Империя пера Екатерины II: литература как политика

Державин был хорошо осведомлен и о внутренних политических, и о дипломатических событиях; в эти месяцы он находился в постоянной корреспонденции со своими приятелями – с А. В. Храповицким и Н. А. Львовым (служившим при канцлере А. А. Безбородко). Кроме того, Державин был в переписке с В. С. Поповым, секретарем канцелярии Потемкина[422]. Не имея возможности выехать из Москвы, он держал собственного секретаря в Петербурге, для скорейшего получения всякой информации. За Державина ходатайствовал в Сенате живущий в Москве П. И. Панин, «дружелюбно принимавший» поэта[423].

Франция, Испания и другие

Отношения России с Францией в конце 1780-х годов складываются под знаком перемен и даже альянса: Людовик XVI изменил откровенно антирусской политике своего предшественника. Стремление противостоять английской торговой экспансии, а также поражение в Голландии, подпавшей под влияние все более агрессивной Пруссии, подтолкнули Францию к поиску союза (торгового и политического) с Россией. Новому повороту в отношениях должен был способствовать граф Л. – Ф. Сегюр, французский дипломат, приехавший в 1785 году к русскому двору и быстро вошедший в дружеское окружение Екатерины. Однако Екатерина не торопилась с торговым договором – тем более что все нагляднее обозначились свидетельства того, что Франция скатывается к серьезному социальному кризису. Вся яснее обнаруживались признаки заката ancient regime. В 1787 году Людовик XVI должен был восстановить парламент. В июне 1788-го социальные протесты в окрестностях Парижа вынудили короля послать армию на их подавление. Еще никто не мог и помыслить о революции, но уже появилось предчувствие опасности, подстерегающей французскую аристократию. «Франция слаба» – таков постоянный рефрен корреспонденции Екатерины, Потемкина, а также донесений русского посла в Париже И. Симолина[424]. Колкая фраза Державина относится к очевидным симптомам конца аристократического века Франции:

Парижу пукли разбиваешь… (I, 247)

«Пукли» – парики – символизируют этот век, служат знаком привилегий, статуса, а также позволяют поэту оформить смеховой облик Франции, где парики были одним из основных видов производимой продукции.

Венецьи, Мальте не радеешь… (I, 247)

Державинская фраза о Венеции и Мальте также относится к актуальным событиям этого времени. Венецианская республика, управляемая последними дожами – Паоло Реньером (1779–1789) и Лодовико Манином (1789–1797), сделалась территорией больших экспансионистских (реальных или воображаемых) планов европейских правителей[425]. Еще в 1782 году Иосиф II жаждал захватить венецианские владения в Далмации, а Екатерине предлагал приобрести некоторые греческие острова. Россия мечтала о закреплении в Средиземном море и рассматривала возможность своего присутствия в Венеции и на Мальте в качестве баз для дальнейшей войны с Портой. Особые отношения между Россией и мальтийскими рыцарями сложились еще при Петре I, а во время русско-турецких войн они активизировались. 19 октября 1788 года Храповицкий заносит в дневник сообщение, которое демонстрирует сохраняющиеся планы «взаимодействия» с Мальтой: «Спрошен после обеда для чтения бумаг, с курьером из Мальты полученных; тут два рыцаря в нашу службу назначаются, и единоверные охотно подъемлют оружие, когда флот наш прибудет»[426].

В свою очередь Франция, обеспокоенная слухами о возможной экспансии России, заключила договор с Неаполитанским королевством о переходе Мальты под свой контроль. В 1797 году Венеция действительно перейдет под власть Наполеона, а позднее, в 1815 году, Далмация отойдет к Австрии. В этих куплетах оды «На Счастие» Венеция и Мальта обрисованы Державиным как первые жертвы злобной Фортуны, занятой перекройкой мира.

Сходным образом можно интерпретировать и строчку Державина, посвященную Греции:

А Греции велишь зевать… (I, 247)

Эта строка иронически отсылает к известному «греческому проекту», реализация которого должна была решить – в туманной перспективе – участь страны. Самой же Греции оставалось только «зевать» в ожидании исхода войны России и Австрии с Портой. Любопытно, что 30 января 1789 года, после представления «Горе-богатыря Косометовича» на сцене Эрмитажа, австрийский и французский послы Иоганн Кобенцель и Сегюр завели разговор о разделе Турции. Храповицкий записал их беседу, прекрасно передающую атмосферу безумных международных планов дележа мира, в атмосфере обсуждения которых и было написано «На Счастие»: «Они уверены, что Турцию поделить можно и дать куски Англии, Франции и Гишпании, а остатка довольно для Великого Князя Константина Павловича, pour un cadet de la maison…»[427]

Испания была последним потенциальным союзником коалиции России, Австрии и Франции. Рисуя портрет Испании, Державин акцентирует внимание на том, что страна, которая в течение XVIII века утратила свое былое величие и территории, неожиданно претендует на роль серьезного партнера в международных делах: