Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Возможности государства нередко оцениваются исходя из его способности обеспечить защиту собственности[384]. Теоретически «сильное» государство дает более серьезные гарантии держателям собственности, чем «слабое». Было бы разумно предположить, что сильное государство также будет чаще вмешиваться в сферу частной собственности, контролируя использование собственности и ведя борьбу со злоупотреблением имущественными правами путем введения ограничений, отслеживания объемов богатств, накопленных его подданными или гражданами, и взимания налогов. Также «сильное» государство чаще, чем «слабое», может прибегать к своим полномочиям по экспроприации собственности (даже если при этом выплачивается справедливая компенсация) ради реализации своих проектов в общественной сфере. При этом явственно проявляется неоднозначность отношений между государственной властью и частной собственностью. Эффективность государственных институтов и модернизаторские усилия государства могут вступать в конфликт с его приверженностью принципам либерального управления. Неслучайно за крупнейшие инфраструктурные и строительные проекты брались те режимы, которые нередко подвергались критике за свою нелиберальную политику. Понятно, что самодержавные и диктаторские режимы более склонны демонстрировать свое величие посредством грандиозных начинаний. Верно и то, что они более склонны использовать государственную власть, чтобы присваивать себе частную собственность и земли для реализации своих инициатив. Современные демократии устраняют это противоречие между потребностями модернизации и приверженностью принципам правового государства, государственной власти и невмешательства, прибегая к проработанным механизмам выплаты компенсаций и разрешения конфликтов. И все же корреляция между возможностями государства и функционированием его системы имущественных прав может оказаться полезной в плане анализа государства и его взаимоотношений с обществом и индивидуумами.

Дать четкое определение сильного или слабого государства не так-то просто[385]. Каким образом измерять его силу – в численности государственных служащих на квадратный километр или на душу населения? Исходя из величины государственного бюджета? Или из того, сколько собственности находится во владении и под управлением государственных структур? Критериев оценки придумано множество, в том числе не имеющих численного выражения. Тем не менее эксперты и аналитики – и образованная российская публика XIX века не была исключением – нередко судят о государстве именно с точки зрения его силы, слабости и возможностей. Как мы уже видели, разбирая тему лесов и полезных ископаемых, российские профессиональные и промышленные элиты нередко выражали серьезное недовольство пассивностью государства и его нежеланием брать на себя управление ресурсами общего пользования. В свою очередь, правительство объясняло свое самоустранение из этой сферы приверженностью принципу частной собственности. В данной главе мы попытаемся проанализировать, каким образом российское государство использовало свою власть для контроля над эксплуатацией такого общественно значимого ресурса, как реки, которые Екатерина II своим манифестом 1782 года передала в частную собственность дворянам. Сравнивая отношение к рекам с другими сферами экспроприации в самых разных географических регионах, включая и южные колонии России, мы сможем увидеть, в каких случаях и почему государство стремилось отобрать у частных собственников их владения, а также в каких случаях и по каким причинам оно не желало идти на это.

РЕКИ ПРЕТКНОВЕНИЯ