Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Конфликты из‐за водоемов стали более частыми и интенсивными после освобождения крестьян, в то время как главный вопрос – почему реки следует вывести из сферы частной собственности и сделать доступными для всеобщего использования – оставался без ответа. Расплывчатые формулировки закона, согласно которому право собственности на воду «судоходных» рек (этот статус они получали решением Государственного совета) ограничивалось правом общего пользования, сбивали с толку и землевладельцев, и противостоявших им судовладельцев, промышленников, рыбаков, городские власти и само государство[386]. В то время как воды малых и больших российских рек бороздили тысячи судов и плотов, считалось, что в стране нет какого-либо полного «реестра» судоходных рек[387]. Политика открытия рек для судоходства отличалась непоследовательностью; в то же время ценность оспариваемых ресурсов была весьма велика. Земли по берегам рек оценивались очень высоко – порой, например в случае заливных лугов, даже выше, чем прочие земли в имении. Помимо этого, без воды было не обойтись в некоторых отраслях промышленности, но для того, чтобы выстроить новую фабрику или мельницу, промышленник должен был купить землю по обоим берегам реки (или договориться с владельцем другого берега) и быть уверенным в том, что река никогда не объявлялась и не будет объявлена судоходной. Вместе с тем землевладельцы нередко игнорировали законы о бечевниках, а преграждавшие бечевники крестьянские «заслоны» для ловли рыбы, строения, огороды и ямы, оставшиеся после добычи песка или глины, делали прохождение судов невозможным. Вопрос пересмотра прав собственности на воды судоходных и несудоходных рек поднимался не один раз, но после освобождения крестьян и последующего развития промышленности и торговли в 1870–1880‐х годах реформа в этой области казалась особенно насущной.

В конце 1870‐х годов Министерство путей сообщения предприняло попытку национализации судоходных рек, и хотя из этого начинания ничего не вышло, оно четко показывает, насколько некоторые должностные лица после крестьянской реформы 1861 года верили в возможность серьезных изменений системы прав собственности. МПС в составленном им проекте закона о судоходных реках (1878) претендовало на право объявлять некоторые реки, имеющие национальное значение, не подлежащими пребыванию в частной собственности и подконтрольными государству и его чиновникам – иными словами, речь шла о национализации рек; при этом прочие водные пути могли оставаться во владении частных лиц и учреждений, по землям которых они проходили, но право собственности в этом случае все равно ограничивалось «правом общего пользования», официально провозглашенным центральным правительством или местными властями (земствами)[388].

Этот момент заслуживает особого внимания как симптом перемен в пореформенной России: царские чиновники полагали, что объявление судоходных рек имеющими национальное значение было не просто политической мерой (как, несомненно, считал бы Петр I), а сменой собственника, равносильной экспроприации, и что государство должно компенсировать владельцам берегов утрату их прав и доходов – как фактическую, так и потенциальную[389]. Крестьянская реформа показала, что государство в состоянии поставить общественные потребности выше частных интересов, но в то же время сравнение с освобождением крестьян предполагало, что правительству, вероятно, придется заплатить за это. По иронии судьбы во взаимоотношения между государством и его подданными при этом проникало что-то вроде духа купли-продажи. Таким образом, вопрос административных полномочий снова формулировался на языке имущественных отношений.