Иная судьба. Книга II

После того, как Аннет выговорилась, спросил совершенно не то, что она готовилась услышать.

— Говоришь, замуж выдали против воли? Да как же так, дочь моя? Кто попустил? Ты точно сказала священнику «нет»?

— Вообще ничего не говорила. Отец очень уж хотел меня с рук спихнуть, чтобы, вроде, устроилась в этой жизни, как все, а не моталась с ним по морям. Мешала я ему… Он мне накануне свадьбы подсыпал в воду какой-то дряни, так что назавтра так опухло горло, что я и говорить не могла. Стою перед алтарём, только головой мотаю. А отец… — Аннет поёжилась. — Был сзади, схватил меня за волосы и голову-то несколько раз наклонил, словно я кивнула. Видят же все! Знают, что я против! Нет, окрутили… А что тут сделаешь, если освящённые кольца надели? Уже никто не разведёт.

— Н-да… — Его преосвященство поморщился. — Так, значит…Освященные кольца… А где же они? Что-то я не вижу твоего, дочь моя.

— Так я его на другой день и сняла. И в колодец выбросила, назло мужу.

— А он что?

Аннет лишь презрительно фыркнула. Что… Колодец глубок, тёмен, вода ледяная… Что упало, то пропало.

Бенедикт посмотрел на неё с жалостью.

— И никто тебе не сказал, что само по себе венчальное кольцо с пальца не снимается? Эх…

Аннет медленно бледнела.

— Так что же это? Значит…

— Что уж там твои отец и муж предприняли, а заодно и нерадивый слуга Господень, чтобы тебя вовремя никто не просветил — это дело их совести. За свой грех они, думаю, ответили давно и сполна. А ты, дитя, к тому времени, как вошла в брачный возраст, слишком много знала об устройстве фрегатов и такелажа, но непозволительно мало — о том, что пригодилось бы к жизни на суше. Каждая девица помнит, что если её обвенчают насильно, и брак де-юре законен, и даже консумирован — де-факто проверяется тем, насколько крепко держатся на супругах венчальные кольца. Твоё вот — не подтвердило ни согласия на союз, ни праведности того, кто этот союз освящал.

В прежние времена капитанская дочка просто взвилась бы от услышанного. Сейчас она лишь горько усмехнулась.

— Что ж… Не надо быть дурой. Сама виновата. Смирилась, дала себя купить, утешить благополучием…

— Это хорошо, что ты не озлобилась, Ани. — Бенедикт погладил её по голове, как ребёнка. И спросил неожиданно: — Веруешь ли?

Она лишь тряхнула кудряшками.

— Нет, святой отец. Уж простите.

— Почему? — с непонятным любопытством поинтересовался архиепископ.

— Потому что… несправедливо это. — От волнения Аннет говорила сбивчиво, терялась. — Встречаются люди не те и не там. Женятся не на тех, на ком надо. Не по любви, а по выгоде. Где ж тогда Бог, который есть Любовь? Простите, отче.

— Понимаю…

Бенедикт прикрыл глаза. И тут только Аннет заметила, что, несмотря на сгустившиеся сумерки, в комнате не было темно: от замершей, словно в полудрёме, мощной фигуры священнослужителя исходило ровное мягкое свечение. Такое, что хотелось благоговейно перекреститься.

— Три основы христианской жизни, три благодати мы знаем — Веру, Любовь и Надежду. Слышала об этом? Хорошо… Любовь ты познала. Теперь — надейся и веруй. С тем, кого ты любишь, есть у тебя будущее, я это вижу. Есть! — прикрикнул, будто Аннет возражала. — Но не скоро. Не год и не два пройдут, прежде чем вы встретитесь — те и там, и в нужный час, и хоть будет между вами разговор о выгоде — закончится, как ты захочешь. Но будь терпелива, дитя. И принимай безропотно всё, что даёт Судьба, и помни: даже то, что сочтёшь Злом, тебе нужно, если уж повстречалось. Помни: к большим вершинам нет лёгких проторенных путей. Верь и надейся. И… молись, когда вспомнишь о молитве.

Наступило молчание.

Аннет неловко стянула с шеи цепочку. Сверкнул в мистическом сиянии загадочный камень, синий с фиолетовыми крапинками и золотистой искрой в самой середине.

— Передайте… Ему. — Слова давались с трудом. — Если, конечно, он захочет… А что же мне теперь делать, отче? Куда идти?

Бенедикт Эстрейский развёл руками.

— Дочь моя, а разве до этого момента ты нуждалась в чьих-то советах? Сдаётся, у тебя неплохо получалось жить и решать самой. Дерзай же и дальше.

Не торопясь, поднялся. Аннет вскочила, не заметив, что опрокинула скамейку.

— Почему? — вырвалось у неё. — Почему вы пришли — именно ко мне, сейчас? Что вам до меня, святой отец?

Он улыбнулся.

— Я тоже когда-то не верил, — сказал непонятно. — Во имя того, кто меня обратил, ищу тех, кому могу ответить тем же. Да пребудет с тобой мое благословение, дитя. Делай, что должно — и будь что будет.

Он ушёл, не оборачиваясь, унося за собой чудесное сияние, лишь на миг перебитое неожиданной вспышкой сработавшего за его спиной портала.