Иная судьба. Книга II

Одно смущало почтенного купца. Из изречений мудрецов он давным-давно усвоил истину: у Всемилостийшего и Всемилосердейшего нет рук, кроме ваших! Разве Он сам спустился в зал суда ныне вечером? Нет. Орудием доброты и справедливости он назначил премудрого правителя чудесной страны Галлии, да сияет вовек солнце на её лазурном небосводе! Но если должное воздалось и невинно оболганной овечке, и паршивому шакалу — то кто должен стать руцей всевышнего, дабы вознаградить того, кто говорил Его устами? Не он ли, старый Суммир, щедро раздающий помощь неимущим и никогда не плодящий долгов?

А сейчас он чувствовал себя должником, ох каким должником! На его памяти — скорый суд редко бывал справедливым, как, впрочем, и нескорый. Последний, по крайней мере, в силу затянутости давал возможность хоть как-то помочь родному человечку: похлопотать, дабы томили не в сыром каменном мешке с крысами и не плесневелую корку швыряли, но содержали в условиях, приличествующих благородному мужу… А тут — дочь благородного семейства! Почтенному купцу неведомо было, в каких условиях содержались женщины в зинданах родного Стамбула — хвала Аллаху, за всю свою жизнь у Суммира не было ни малейшего повода интересоваться оным предметом; и хорошо, что не было! Но… Кысмет, Судьба распорядилась, и волей-неволей, а пришлось многомудрому узнавать о том, что было ему глубоко противно и безрадостно. Ибо, хоть многие отцы на его месте и бровью не повели бы — дескать, подумаешь, дочь, её и за человека можно не считать, был бы сын — то да, из трёх шкур вывернись, но выручи… К стыду своему, купец свою дочь любил горячо и трепетно, ибо была она единственным плодом союза с обожаемой женой, и так уж они горевали, что не дал Аллах им больше потомства… Да только вскоре после рождения Фатимы подхватил незадачливый Суммирчик в одной из поездок лихорадку, такую, что в их краях не водилась, вот и выжгла она ему семя, и пришлось благородному мужу распрощаться с мечтами о наследнике. Когда по воле небес лишился он старшего брата, и осталась после того безутешная вдова на сносях — тут бы и взять её младшей женой, да и растить племянника, как родного сына, но не вышло. Невестку он обеспечил честь по чести, довёз до соседнего Измита и сдал на руки среднему брату — во исполнение семейного долга. Но в свой дом так и не ввёл, хоть и хороша была… Ибо при женитьбе дал своей прекраснейшей Гюльчатай нерушимую клятву, что никогда не ступит в его дом иная женская ножка — ни второй или третьей жены, ни наложницы, ни рабыни для утех, и ничья женская рука, кроме прекрасной ручки его дорогой супруги, не станет подавать ему ночные туфли и наливать сладкий шербет в узорчатую пиалу. Клятву ту потребовала от будущего супруга невеста, едва получившая вольную и только-только начавшая привыкать к новому имени, хотя и прежнее, христианское, ей подходило неимоверно — Роза-линда, Роза, как до сих пор наедине называл её всё ещё влюблённый седобородый муж. Роза из далёкой страны Галлии…

Нет, ни разу не пожалел ибн Халлах о своей клятве, ибо прелестная Гюльчатай, даже приувяв немного, не растеряла ни прелести своей, ни звонких песен, ни рассудительности вперемешку со смешливостью. И лишь однажды в чудесном её голосе прозвучала грусть, а во взгляде мелькнула затаённая тоска: когда посватался к дочери купец из далёкой-далёкой страны франков и галлов, родины Розы. Хоть бы дочка вернулась вместо меня, прошептала Гюль, ах, хоть бы… Посмотрела бы на цветущую лаванду, прошлась бы по улицам родного моего Лисса, если он ещё цел, глядишь — узнала бы что о моих батюшке с матушкой — живы ли? Всё на свете отдала бы, чтобы хоть глазком повидать!

Потому и выдали дочь — вроде не за мужа, а за его Галлию, чтобы вместо матери пожила там счастливо. Жаль, долгожданной весточки Гюль не получила, скончалась внезапно, и недели не прошло, как дочка отбыла в чужие края…

О женихе Суммир долго расспрашивал у сотоварищей по торговым рядам, благо — Россильоне уже третий раз наведывался в столицу Османии. То, что о нём сообщали, рисовало его со всех сторон положительно. Умён, хоть и молод, расчётлив, но в меру, интересы свои купеческие блюдёт — но также в меру. Хоть и христианин, но к их вере относится с уважением, и с лицами духовного звания ведёт себя с почтением, мало того — удостоен чести стать поставщиком различных иноземных диковинок в коллекцию высокомудрого и учёнейшего имама Абу Мохаммада ибн Идрис аш-Шафии.