Иная судьба. Книга II

Нет, не думал старик, отправляя дочь в дальнюю страну, что выпадет ей такая ужасная доля! В невиновности собственного дитяти не усомнился ни разу — с момента, как странный мохнатоногий голубь принёс известие в галльское посольство, и до того, когда, едва выйдя из повозки, утомленный долгим морским путешествием, а затем почти суточной тряской по пыльной дороге, угодил в лапы каких-то странных господ. Те, чудно картавя, поспешно поставили его в известность, какое страшное обвинение вынесено его маленькой Фатиме, как скверно с ней обращаются, как страшен и непреклонен герцог Эстрейский, коему остаётся утвердить или отклонить приговор — а он утвердит, в силу желчности и злобного характера… И что лишь вмешательство в лице покровителя со стороны великой державы, всегда сочувствующей политике Стамбула, поможет смягчить приговор или хотя бы отсрочить его выполнение.

Ошеломлённый натиском назойливых гяуров, разряженных, словно женщины, в кружева, оглушённый их страшными словами, придавленный чужой настойчивостью, старик едва не сдался. Он уже готов был подписать какие-то бумаги, которые подсовывали ему сочувствующие незнакомцы, но… Пра-прадед Суммира был торговец, прадед — купец, дед — купец, отец… Стоило ли говорить, что подписываться незнамо под чем было не в привычках потомственного мастера счёта и выгоды? Да его среди ночи разбуди и подсунь под нос долговую расписку, даже не требуя деньги, а желая вернуть — и он поднимет весь дом, зажжёт лампы, перечитает документ от алифа до йа, просмотрит на свет, нет ли тайных знаков, трижды переспросит посетителя, туда ли он пришёл — и только тогда соизволит ему поверить. Вот и сейчас: голос крови не позволил ему совершить безрассудство. Упрямец решил присутствовать на суде сам — благо, что в пути ему было, у кого расспросить об обычаях галлов и способах ведения дел, в том числе и судейских. Потому-то решительной рукой он отстранил от себя сомнительный пергамент вместе с теми, кто его подсовывал, и двинулся навстречу прибывшему, наконец, османскому послу, которому не с руки было разгонять галдящих… бриттов, да, бриттов, так их называл почтенный Омар Юсуф ибн Шайриф. Нельзя допустить скандала, иначе возникнет инцидент с возможными политическими осложнениями…

Там, в суде, он не сразу заметил светлейшего правителя Галлии — всё внимание было поглощено дочкой. Бедная, бедная, в каком жалком виде, в каком рубище… И как ёжится, когда грубая ткань задевает спину, неужто её бичевали, как настоящую преступницу? Гнев, ужас, отчаянье, жалость — всё смешалось в его сердце, грозясь разорвать его изнутри. Он уже раскаивался, что не пошёл на поводу у бриттанцев, ибо нельзя спускать того, что порядочную женщину, будущую мать семейства, дочь уважаемого и состоятельного человека, выставляют в столь уничижающем обличье. Бесстыдники галлы, они не оставили ей даже куска ткани прикрыть лицо, чтобы хоть как-то спрятать глаза от этакого позора…

— Почему обвиняемая в таком непотребном виде? — услышал он холодный голос. Властитель хоть и глядел равнодушно, но слова говорил п р а в и л ь н ы е, верные, и, несмотря на то, что миг назад старик думал, что дочь обречена — в душе зародилась надежда. Может, не зря твердят о справедливом суде герцога д'Эстре, и найдётся в его холодном сердце капля милосердия к невинно оклеветанной девочке? Он готов был облобызать и прижать к груди маленького шустрого человечка, который, легко перемахнув барьер, укутал его Фатиму в широчайшую хламиду с собственного плеча, словно повторив милосердный поступок их христианского святого Мартина. Какой камень свалился с души отца, убитого горем! И вот — он уже весь обратился в слух, и жадно ловил каждое слово, благословляя свою любимую Розу, которая настояла, чтобы муж выучил галльское наречие, дабы самому, без толмача, суметь торговать, буде случится, на её родине…

Потом он обнимал свою дорогую девочку, не чаявшую уже спастись и вдруг получившую не просто помилование, а Полное Оправдание, вот что важно! Обнимал и плакал вместе с ней. Но вот что-то толкнуло его, заставило поднять голову, обернуться и глянуть наверх. Там, на затенённых хорах, он успел разглядеть, несмотря на то, что очи застилала влага, прелестную пери, райскую гурию со станом тонким и гибким, с золотыми локонами, рассыпавшимися по плечам. Лик гурии скрывался за кружевной вуалью, но, без сомнения, он был совершенен. Ибо лишь само совершенство могло вызвать улыбку у сурового правителя, только что установившего справедливость. Старик и сам впоследствии не понимал, как он умудрился разглядеть столь много на какие-то несколько секунд, но… Бывают ведь в жизни озарения, дарованные свыше, вот одно такое и посетило, дав понять, к о м у он обязан высочайшей милостью.