Инкубья дочь

– Не переживай, есть хорошая техника, – падре Герман зажег печать. Она чуть светилась, тусклая, едва заметная. Провел ею по Змейкиным губам, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности. – Вот и все. Теперь она не сможет никому рассказать о нашей тайне. Как только начнет говорить на запретную тему – губы сомкнутся, склеятся, а горло поразит болезненный спазм.

Трагеди с сомнением оглядел девушку и произнес:

– Все равно не стоит отпускать ее домой. Сбежит.

– Никто и не собирался, – успокоил священник. – Я запру ее в сарае, а родне сообщу, что для ее же блага. Скажу, что провинилась, не слушалась, зубрила святые тексты не слишком усердно. Повод оставить ее у себя найдется!

***

В обратный путь Чет отправился сразу после обеда и искренне удивился, обнаружив во дворе особняка Пинки-Роуз целую толпу провожающих во главе с деревенским старостой.

Падре Герман и Трагеди на проводы не явились. В принципе, Чет не слишком расстроился из-за такой невнимательности. Его гораздо сильнее омрачило отсутствие Змейки. Хотя, чего он ожидал, спровадив разгоряченную страстью девицу домой посреди ночи? Она-то, небось, ночь любви запланировала, а тут – на тебе – суровая реальность с разъяснительной беседой и пинком под зад… Девчонка была права – это ночь могла стать самой прекрасной за все пребывание Чета в Ланьей Тиши. Обиделась Змейка, надулась по-девчачьи – тут гадать нечего. И ладно. Не к чему им душу травить – друг на друга глядеть…

Как и обещал новый Эй, в Ланью Тишь явился конвой из Орденовских гвардейцев. Минута в минуту пришли, как и ожидалось. У этих ребят всегда все точно.

Чет недовольно оглядел сопровождающих: наглухо застегнутые серые куртки, широкие белые пояса: с одной стороны приторочен короткий клинок, с другой – дубинка, чтобы пересчитывать ребра тем, кто вздумает возмущаться.

Лошади у гвардейцев были под стать седокам – рослые, серые, с грубо отесанными, тяжелыми головами, похожими на угловатые лесные валуны. Скакунов оказалось на одного больше, чем всадников. Запасного предоставили Чету. «Все предусмотрели. Интересно, к чему столько внимания моей персоне?» – подумал Ныряльщик, забираясь в седло.

С гвардейцами пришла подвода. На нее погрузили Вафлю – заперли в клетку и увезли вперед. Старушка несколько раз жалобно мяукнула, но вскоре смирилась – улеглась на холодные доски, грустно уложив голову на лапы.

Выдвинулись.

У края деревни Чет обернулся назад. На сердце зрело беспокойство. Все шло не так, как он хотел. Его убрали с задания за шаг до триумфального завершения. Несправедливость порождала в душе Ныряльщика злость.

«Ничего, – решил для себя Чет, – приеду в Унос и сразу к начальству. Зубами выгрызу возможность вернуться сюда. Жаль – пропал кусок свиной туши со следами от шипов. Исчез, будто не было. И не Вафля тому виной. Кто-то другой постарался».

Глава 8. О чем молчат падре

Сердце у Лиски с самого утра было не на месте. Оно упорно намекало, что произошло нечто плохое, опасное! Только вот знать бы что?

Лиска накинула жилетку, вышла из дома. Очутившись на улице, задумалась. Сердце снова предупреждающе ёкнуло. «Схожу сперва к Белке, потом к Змейке, если у них все в порядке, вернусь» – разъяснила сама себе.

У Белкиного дома царило оживление.

Белкина матушка Мелисса суетилась в палисаднике. Взволнованным голосом раздавала поручения деревенскому пьянчужке Матиасу и двум его сыновьям.

Эта семейка всегда была горазда подработать за лишнюю копейку. Вот и теперь Матиас усердно белил наличники и узор на фасаде, а его сыновья поправляли покосившуюся секцию забора.

Все были так заняты, что не обратили на Лиску совершенно никакого внимания. Она воспользовалась этим и незаметно шмыгнула в дом.

Белка встретила ее на пороге, перепуганная и бледная.

– Ой, Лиска! У меня такая беда!

– Я, как чувствовала! Что случилось-то? Умер кто-то? – не подумав, брякнула гостья, тут же мысленно обругав себя за глупость. Ну, о чем она вообще? Вся Белкина семья – она да мать. Обе, вроде, целы.

– Хуже. Ты лучше сядь.

Лиска послушно присела на сундук у стены, стала вся внимание. Белкина тревога передалась ей, заставила нервничать сильнее. Это было их особым свойством – вместе чуять грозящую беду. Внутреннее инкубье чутье у сводных по отцу сестер проявлялось не абы когда, а лишь в тех случаях, когда над кем-то из троицы нависала серьезная опасность. Лиска очень надеялась, что «тот самый» случай не наступил, а ощущение угрозы – лишь результат переживаний последних дней.

– Меня замуж хотят отдать, – бешеным шепотом выпалила Белка. Лиска в ответ облегченно выдохнула и бросила небрежно:

– Только и всего?

– Что значит «только и всего»! Меня отдают замуж за какого-то… Даже пока толком и не знаю, за кого. Это катастрофа!

– Так уж и катастрофа?

– Конечно! Как же мой дорогой Либерти Эй?

Услыхав старую песню про ненаглядного Либерти Эя, Лиска даже рассердилась. Она тут беспокоится, волнуется, а у Белки как всегда одно на уме?

– Да забудь ты его уже! – рявкнула со злостью. – Нет его. В колодце сгинул.