Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Знаете, что меня больше всего поражает сейчас? Отношение наших старших офицеров к происходящему на фронте. Такое впечатление, что они ощущают себя зрителями на скачках или боксёрском матче. По долгу службы мне приходится часто мотаться между нашим батальоном и частями экспедиционного корпуса, требуя, выбивая и выпрашивая топливо и боеприпасы. К сожалению, сравнение выходит не в пользу наших соотечественников. Боюсь, что однажды сорвусь и выскажу какому-нибудь полковнику всё, что накипело на душе. Чванливые скоты — по крайней мере, большая часть из тех, с кем приходилось сталкиваться. Видит Бог, с австралийцами и новозеландцами гораздо проще, они, по крайней мере, не чувствуют себя ЕГО наместниками на Земле.

Извините, что не сдержался, но было просто необходимо высказать это, хотя бы на бумаге.

Возможно, некоторое недопонимание между мной и старшими офицерами можно объяснить моим нынешним видом — френч болтается на мне, как на вешалке, похоже, за неделю я потерял фунтов десять, и, судя по нашим рационам, они вернутся не скоро.

На этом вынужден закончить своё послание.

Ваш любящий племянник

Джон Мэллоу.

***

Рыжий и поразительно конопатый парень со злостью пинает свою боевую машину в узкую гусеницу.

— Бракоделы проклятые, только привык к этой жестянке!

Котовский внешне абсолютно спокоен. Это не первый, и наверняка не последний «итальянец», которого придётся сжечь по причине неустранимой поломки.

— Что на этот раз, Василий?

— Да коробка полетела, товарищ капитан! Скрежет, хруст, и сразу заклинило. Тля, грузовики ведь хорошо делают, а тут… Пушка через задницу поставлена, и ломаются через каждые полсотни километров!

— Да уж, не наша работа. Хотя первые двадцатьшестые тоже долго не жили, потом до ума довели. Прицел прострелить, замки пушки и пулемётов выбросить так, чтобы не нашли. Топливо слить, боекомплект распределить между оставшимися машинами. То, что останется, — сжечь.

— Сделаем, товарищ капитан, - уверяет командир танка и с горечью добавляет: — Не в первый раз.

Единственное достоинство итальянской керосинки — очень неплохая пушка, установленная в лобовом листе справа от механика-водителя. Броня тонкая, пулемёты капризные, не от хорошей жизни в маленькой башне вместо одного установлена спарка. Двигатель откровенно слаб, трансмиссия не выдерживает нагрузки, подвеска ломается — дрянной танк, но других нет. Приходится воевать тем, что есть. Даже такая жестянка в умелых руках заставляет идущих по пятам немцев не сильно торопиться.

Что характерно, танкетки того же производителя технически вполне себе надёжны, таскают крупнокалиберные пулемёты и противотанковые ружья, не делая особой разницы между английским «Бойзом» и трофейным «Солотурном».

— Поломка?

Мэллоу поправляет чёрный берет, который третий день носит не снимая — лейтенант гордится тем, что он танкист, вполне освоился за рычагами трофейной немецкой «единички», а его ординарец виртуозно стреляет из башенных пулемётов.

— Коробка передач.

— Это на дороге не починить, — глубокомысленно замечает бритт.

Котовский кивает молча — обсуждать, собственно, нечего.

— Значит, осталось только семь танков, — озвучивает очевидное Мэллоу, и Алексей снова кивает. Добрый Джон считает своим долгом отвлечь комбата от невесёлых мыслей:

— Вчера вы были неподражаемы, господин капитан. Я начинаю подозревать, что немецкое командование информирует вас о своих планах.

— Элементарно, Мэллоу. — Котовский вдруг широко улыбается и вытирает блестящую кожу черепа большим клетчатым платком. — Я просто попытался придумать, как поймать наш батальон на переходе. Оказалось, немецкий командир думал аналогично. Так что ваша лесть не слишком заслужена.

Джон улыбается вместе с Алексеем.

— Никто не сумеет польстить вам сильнее, чем немецкая разведка. Пленные уверены, что против них действует моторизованный полк.

Котовский пожимает мощными плечами: