— Да. Я остановила кровотечение, но теперь ему придется носить длинные волосы, потому что это ухо никогда не будет выглядеть как раньше. А теперь послушай меня. Родители этого мальчика были убиты, а он похищен.
— Часть заговора? — Они с Энни много говорили о заговоре во время его ночных обходов.
— Совершенно верно. Они приехали за ним на черных машинах, учти это, и если они его выследят, то приедут за ним и сюда.
— Заметано, — сказал он, — и я обязательно поговорю об этом с Шерифом Джоном. Спасибо, что умыла и присмотрела за ним, но теперь, я думаю, тебе лучше уйти.
Она встала и встряхнула серапе.
— Правильно, ты обязательно должен сказать об этом Шерифу Джону. Вы все должны быть начеку. Они склонны приезжать в полной боевой боеготовности. В Мэне есть город, Джерусалемс-лот, и вы можете расспросить людей, которые там жили, о мужчинах в черных машинах. Если, конечно, вам удастся найти хоть одного. Все они исчезли сорок или больше лет назад. Джордж Оллман все время говорит об этом городе.
— Понятно.
Она направилась к двери, придерживая серапе руками, потом повернулась.
— Ты мне не веришь, и я ничуть не удивлена. А с чего бы мне верить? Я была городской сумасшедшей в течение многих лет, прежде чем ты сюда пришел, и если Господь не заберет меня, я буду городской сумасшедшей и через несколько лет после того, как ты отсюда уйдешь.
— Энни, я никогда…
— Помолчи. — Она свирепо уставилась на него из-под сомбреро. — Это все — правда. Но обрати, пожалуйста, внимание на то, что я тебе сказала. Это не мои выдумки… это с
Док Роупер убирал в сумку те немногие инструменты, которыми воспользовался. Мальчик все еще сидел в кресле Мистера Джексона. Его лицо было очищено от крови, а ухо забинтовано. От столкновения с семафорным столбом на правой стороне его лица появился хороший синяк, но глаза оставались ясными и настороженными. Док нашел в маленьком холодильнике бутылку имбирного эля, и мальчик быстро с ней расправился.
— Сидите спокойно, молодой человек, — сказал Роупер. Он захлопнул сумку и подошел к Тиму, стоящему в дверях гостиной.
— С ним все в порядке? — Спросил Тим, понизив голос.
— У него обезвоживание, он голоден, уже давно ничего не ел, но в остальном он, кажется, в порядке. Дети его возраста оправляются и от худшего. Он говорит, что ему двенадцать, он говорит, что его зовут Ник Уилхольм, и он говорит, что сел на поезд, с которого все началось, в Северном Мэне. Я спрашиваю его, что он там делал, он говорит, что не может мне этого сказать. Я спрашиваю его адрес, он говорит, что не может вспомнить. Вполне вероятно, что сильный удар по голове может вызвать временную дезориентацию и скремблирование памяти, но я на этом собаку съел, и я могу ясно увидеть разницу между амнезией и скрытностью, особенно у ребенка. Он что-то скрывает. А может, и много чего.
— О'кей.
— Мой совет? Пообещай накормить его в кафе большим количеством старой доброй жрачки, и ты услышишь историю целиком.
— Спасибо, Док. Пришли мне счет.
Роупер отмахнулся.
— Ты купишь мне большое количество старой доброй жрачки где-нибудь в более шикарном месте, чем у
Когда он ушел, Тим закрыл дверь, так что остались только он и мальчик, и достал из кармана мобильник. Он позвонил Биллу Уиклоу, помощнику шерифа, который должен был после Рождества взять на себя обязанности ночного стучащего. Мальчик внимательно наблюдал за ним, допивая остатки холодного напитка.
— Билл? Это Тим. Да, все хорошо. Просто хотел узнать, не хочешь ли ты немного побегать по ночным делам сегодня вечером. Обычно в это время я ложусь спать, но на вокзале кое-что произошло. — Он прислушался. — Отлично. Я твой должник. Я оставлю часы в полицейском участке. Не забывай, что ты должен их завести. И спасибо.
Он закончил разговор и внимательно посмотрел на мальчика. Синяки на его лице расцветут, а через неделю-другую исчезнут. А вот смена выражения его глаз может занять гораздо больше времени.
— Тебе уже лучше? Головная боль проходит?
— Да, сэр.
— Забей на сэра, ты можешь называть меня Тим. А как мне тебя называть? Как твое настоящее имя?
После недолгого колебания Люк ему сказал.
В плохо освещенном туннеле между Передней и Задней Половиной было холодно, и Эйвери сразу же начал дрожать. На нем все еще была одежда, в которой он был, когда Зик и Карлос вытащили его маленькое бесчувственное тело из погружного бака, и она промокла насквозь. Его зубы начали стучать. И все же он держался за то, что узнал. Это было важно. Теперь все было важно.