Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

С тех пор с лёгкой руки дочек к имени Тамары и приклеились слова-приставки «ханум» и «шофёрка». Близкие знакомые скоро стали называть её между собой не иначе как «Тамарка-ханум», а в более широких кругах, в основном в рабочей среде, звали «Тамарка-шофёрка». Дом же её, у ворот которого всегда в ночь оставалась грузовая машина «газик», называли не иначе как «шофёрским домом».

А вот сын Валеджан, в отличие от своих поющих-танцующих сестричек, подрастал настоящим разбойником. Характер ему достался от природы крутой, бескомпромиссный. Он постоянно с кем-то спорил, дрался, и не только со сверстниками, но даже – с интернатскими воспитателями и учителями. Отличался также ранней самостоятельностью и необычайной для его лет физической выносливостью: когда мать заезжала за ним в некоторые предвыходные и предпраздничные дни в интернат, то по пути домой он подолгу сам вёл машину, подложив себе под зад что-нибудь такое, что позволяло ему с его невеликим пока росточком хорошо видеть дорогу и

обозревать панораму вокруг. И никогда не жаловался на усталость.

И ещё Валеджан свято чтил (и когда только в мальчишке это успело вызреть?..) что-то вроде чести семьи, приоритет в этом отдавая неприкосновенности и незапятнанности чести сестёр. Туго приходилось тому, кто к этой святости хоть намёком проявлял пренебрежение. Взять хотя бы такой пример. Однажды он привёз с собой в гости на каникулы дружка-одноклассника – светловолосого русского мальчика по имени Илья. Это был деликатный, спокойного, в полную противоположность самому Валеджану, нрава отличник учёбы, у которого по стечению обстоятельств тоже был брат-близнец, с которым он так же, как и Валеджан с сёстрами, учился в разных интернатах. И так же, как они, был из неполной семьи, только не хватало в этой семье не отца, а самого дорогого для любого ребёнка – матери. Илюха в первый же день своего пребывания в гостеприимном «шофёрском доме» был сражён наповал красотой и искусством пения и танца близняшек Гульки и Динки. Он уже начинал, как и обе девчонки, и их брат Валеджан (по-интернатски – Валерка) входить в тот волнующий возраст, когда девчонки становятся для мальчишек, нередко взаимно, интереснее, чем всё остальное на свете. Совершенно не отличая Гульку и Динку одну от другой, Илюха не придумал ничего умнее, как влюбиться в обеих сразу. И, на свою голову, честно поделился сокровенным с их братом и своим лучшим другом Валеркой, тут же схлопотав от последнего синяк под глазом: не зарься на честь сестёр! Каким бы дорогим гостем и хорошим другом ты ни был…

Короче говоря, если дочери, безусловно, радовали мать (кроме прочих достоинств, они ещё и хорошо учились), то по поводу сына она не знала, радоваться или огорчаться. С одной стороны – хулиганистый и с норовом, а с другой – защитник растёт, который уж наверняка не даст в обиду ни её, когда она состарится, ни сестёр, как бы ни сложилась жизнь.

А она, эта жизнь, будто по чьему-то недоброму заказу, ну никак не выстраивалась в ту спокойную ровную линию, когда можно было бы жить тихо и без тревог, заранее и с уверенно ожидаемым результатом планировать те или иные этапные семейные события. И безмятежная тишь да гладь – божья благодать, плавное, без эксцессов и катаклизмов, течение дней, недель, месяцев и лет доставались кому угодно, только не Тамаре Богатырёвой. Может быть, эта ко многому обязывающая фамилия, доставшаяся ей от второго мужа, была подброшена судьбой с каким-то умыслом? Мол, поглядим, насколько ты сильная натура, сможешь ли вдобавок к пережитому ранее выдержать ещё и кое-какие новые испытания, которые не под силу обычному смертному…

Чем быстрее подрастали и взрослели её дети, тем чаще и тревожнее билось её сердце при получении от интернатских педагогов известий о любых мало-мальски заметных происшествиях, в той или иной мере с ними связанных. Тревоги матери (может быть и не всегда обоснованные, но – мать есть мать) усугубляло то обстоятельство, что сын и дочери, отчасти и из-за разъездного характера её работы, не находились не то что под постоянным, а даже и под относительно регулярным её личным присмотром, были очень уж далеко от зоркого материнского ока. А неполная осведомлённость о жизни детей порождает преувеличенные волнения и страхи в душе любой, наверное, женщины-матери. Но, как бы и чего бы там ни было, а настоящая беда, если она случается, то при какой угодно бдительности почему-то всегда случается неожиданно…

XVII

Между тем, даже в те короткие или длительные периоды, когда с её любимыми чадами, согласно отсутствию тревожных известий, всё было, вроде бы, в полном порядке, не всегда всё в порядке бывало у самой красавицы Тамары. Не хотело, хоть ты умри, её только-только вступившее в пору истинного расцвета, настоящей женской спелости, безукоризненное внешне и безупречно здоровое тело жить в полной зависимости от состояния израненной, преждевременно постаревшей в результате череды невзгод души. Душа уже ничего не желала, кроме успокоения для себя и счастья для своих детей. А вот тело…