Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

Уверенность Николая скоро переросла в фанатичную убеждённость и, странно, – мысли об этой более чем вероятной измене жены со временем начали не на шутку возбуждать его, а грубость к жене такое нездоровое возбуждение ещё и усиливала. Теперь, регулярно злопамятно избивая её по одному и тому же ревнивому поводу, он находил в этом некоторое даже удовлетворение своей странной растущей напряжённой страсти.

А она сносила все издевательства над собой молча. Какой-то надлом произошёл в её душе. Проще всего предположить, что храня стоическое молчание во всех случаях пьяных куражей мужа, она, подобно многим матерям в подобных ситуациях, просто боялась разбудить детей. А ещё… впрочем, пусть это останется её маленькой личной тайной, на которую, в общем-то, имеет право любой человек. Непонятно всё это землякам? Так чужая семья, она же, говорят, – потёмки.

Поскольку беда редко ходит в одиночку, то очень скоро в довесок к безжалостно разрушавшим здоровье и женскую привлекательность тяготам семейной жизни на так и не испытавшую полноценного женского счастья бывшую красавицу-певунью с уничтожающей силой обрушилась смертельная болезнь, перед которой врачи пока, увы, бессильны…

Глава 18. ИСХОД

Схоронив жену, растерявшийся от навалившихся на него сразу со всех сторон куда более многочисленных и сложных, чем казалось до этого, семейных забот Сухоруков, с величайшим трудом управляясь в одиночку с воспитанием детей и содержанием немалого домашнего хозяйства, выпил как-то с устатку привычный стакан водки, почесал задумчиво в макушке и принял решение пренебречь устаревшими непрактичными общественными приличиями – не желая ждать в трауре не то что годичных поминок, а даже и сорокадневных, заторопился срочно жениться. Чтобы сразу и работница в дом, и ночная, любезная мужской сущности утешительница, и – за детьми необходимый уход да присмотр.

Но где раздобыть, да поскорее, столь универсальную, как комбайн, невесту, которая и мужика умела бы ублажить, и хозяйственной была б, и с детьми ласкова? Из поселковых двух-трёх относительно нестарых холостячек ни одна не подпустила бы к себе Сухорукова и на пушечный выстрел: после смерти жены невзлюбили его в посёлке. Невзлюбили – пожалуй, даже мягко сказано. Вернее будет «возненавидели», поскольку единогласно считали его пусть не прямым, но, по меньшей мере, косвенным убийцей любимицы посёлка.

Удача улыбнулась Сухорукову в лице старенького, из породы потомственных интеллигентов, ревизора, посетившего однажды по служебной необходимости местный рыбоприёмный пункт, являющийся подразделением одного из множества рыбоперерабатывающих заводов енисейского речного бассейна, входивших, в свою очередь, в рыбтрест, головная контора которого располагалась в краевом центре – Красноярске. Отсюда, из такой обширной разветвлённости подведомственных подразделений, которые приходилось контролировать ревизионному управлению треста, бывающие в разных уголках немалого, площадью в несколько европейских государств, края ревизоры знали много всякого такого, о чём не пишут, например, в газетах, и являлись, следовательно, интереснейшими собеседниками. И многие семьи, с учётом того обстоятельства, что гостиниц как таковых в мелких населённых пунктах не было, наперебой старались заполучить таких собеседников-рассказчиков в свои дома на постой – захватывающие истории и сногсшибательные факты на всё время его или её командировки (а ревизии, бывало, затягивались не на одну неделю), особенно длиннющими и скучнющими зимними вечерами и выходными днями в памятную копилку семьи гарантированы.

На этот раз повезло Николаю Сухорукову (не всё же художников-развратников привечать). Общительный дедок-ревизор, в считанные дни перезнакомившийся со всем посёлком, уже к исходу первой недели знал о нуждах каждого его жителя больше, чем те сами могли бы о себе рассказать, В том числе довольно подробно осведомлён был дедок и о проблемах с личной жизнью Николая Захаровича Сухорукова, который о некоторых вещах в непосредственных с ним беседах пока скромно умалчивал. Хотя и сдружились они со стариком за ежевечерними «рюмками чаю» достаточно близко для откровенных, в допустимых пределах, признаний.

В ходе очередного «дружеского чаепития» старик без особых церемоний и предисловий объявил Сухорукову, что его вопрос, можно сказать, решён, если он сам, конечно, не против. Есть, дескать, в одном небольшом городе недалеко от Красноярска, где у ревизора много родственников, которые знают там всех, красивая и при этом нисколько не блудливая вдовушка. По возрасту – примерно ровня Николаю Захаровичу. Правда, она – женщина с некоторыми странностями, мужской род на дух не переносит. Но зато – бездетная и, говорят, непьющая да некурящая.