Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

Выходит, Николаю повезло, что по своей комплекции он больше совпадал с приятным во всех отношениях Виктором, нежели с ужасным Петром и, естественно, никак не ассоциировался в глазах Марии с насилием или какой-либо ещё опасностью. Да и рожать для него детей в случае замужества, слава Богу, вряд ли понадобится – двое своих у него уже есть. А это – весомый аргумент в пользу его кандидатуры как жениха. Хотя и особых достоинств в этом человечишке, как было ею замечено уже с первого взгляда, не просматривалось. Но… опять же, как многозначительно нашёптывали свахи – «корявое дерево в сук растёт». Это словосочетание, особенно вторая его часть – «… в сук растёт», невольно вызывало томление в нижней части живота, будоража потревоженное её предыдущим интимным опытом подсознание. И – обнадёживало в потаённом. Что ж, жизнь покажет…

Не откладывая дела в долгий ящик, буквально через день после сговора со старухами-свахами подали заявление в местный ЗАГС и, благодаря знакомствам того же ревизора, без проволочек зарегистрировали брак. Сразу же «молодые» уговорились, что в северный посёлок не поедут и никаких, даже самых скромных, свадеб играть не станут. Ни к чему усугублять и без того хуже некуда отношения Николая с земляками. Он вернётся домой один, подготовится к отъезду, и по весне, как только сойдёт лёд и начнётся речная навигация, пароходом выедет вместе с детьми к Марии. Но не в этот зачуханный, хоть и под самым Красноярском, сибирский городишко, который ей и самой уже до смерти надоел, а – в Среднюю, скажем, Азию. Куда-нибудь поближе к Ташкенту, где тепло и сытно, и куда Мария выедет заранее одна, присмотрит подходящее жильё, в котором потом начнётся новая счастливая семейная жизнь. Оставалось только дождаться окончания учебного года близнецов, которые всю вторую половину зимы и весну будут рисовать в своём воображении обещанную им романтическую встречу с заманчиво-загадочным Узбекистаном.

Таким мудрым, по собственной оценке, решением Николай Захарович убивал сразу двух зайцев: во-первых, решён вопрос женитьбы и создания новой семьи мирным путём, без преждевременного оповещения посёлка, а, следовательно – и не рассориваясь вконец с и так тихо ненавидевшими его теперь земляками; во-вторых – он получал прекрасную возможность, уехав к лету без осложнений, показать сыновьям мир, более широкий и многогранный, чем их маленький замкнутый мирок в таёжной глухомани. Да ещё и с полным достатком материнской ласки, которую им с удовольствием подарит красивая и, чувствуется, практичная, умная Мария. Но это будет летом, а пока придётся потерпеть, для общего же блага…

Но и персонально для себя Николай Захарович тоже, к великой своей обиде и досаде, никакой ласки от Марии пока что не получил. Ни капли. Мария просто-напросто, несмотря на зарегистрированный брак и законный штамп об этом в паспорте, в постель его к себе не допустила, сославшись на ещё не затянувшуюся в её сердце рану от трагической концовки первого брака. Но пообещала, что если у него намерения серьёзные и всё будет как договорились, то уж в Средней-то Азии она даст ему возможность так отвести душу, что от удовольствия ему небо с овчинку покажется и по ночам он будет забывать обо всём на свете. И, как ни странно при его хулиганисто-взрывном характере, это «небо с овчинку» так подействовало на Николая Захаровича, что он удивительно для себя безропотно послушался Марию и не стал слишком уж домогаться её немедленной близости. А теперь…

Под воздействием какой-то сверхъестественной непонятной неодолимой силы, не умея, да и не имея, признаться, большого желания данному наваждению сопротивляться, он был самым что ни на есть рабским рабом этой женщины в постели, получая, впрочем, от этого не меньшее наслаждение, чем она сама. По ночам, а иногда, в благоприятной обстановке, и днём Мария заставляла его выделывать такое, за один намёк на которое он раньше любой женщине в самом мягком случае съездил бы по физиономии. И этих ночей он, не признаваясь самому себе, с затаённым нетерпением ждал в течение каждого божьего дня. И даже… готов был, к своему стыду и ужасу, под явно надуманным благовидным предлогом улучшения школьно-жизненного быта, отправить подальше от своей спальни, в какой-то там интернат своих любимых сыновей-близнецов, которые, притихшие, сидят сейчас рядом с ним в автобусе, уже подъезжающем к городку, где неизвестно в каком настроении вот-вот встретит их Мария.

Но если эта история его взаимоотношений с Марией, при всей её неприглядности, могла всё же быть воспринята как досадное недоразумение, которое при определённых усилиях как-то исправимо, то не менее, а скорее даже более неприглядная его встреча с безымянной аферисткой в Ташкенте наводит на серьёзные размышления. Два подряд раза попасть прямо в просак – это уже больше смахивало на закономерность, чем на нелепую случайность.