Иосиф

– И вот. Купалась она одна. Почему одна? Обычно же ходят компаниями купаться. А в тот раз Настя была одна. Вот так вот вышло! Разделась, значить, залезла в воду, бултыхается, а с той стороны, с того берега, Дуся идёть и в кошелочке, ну, в корзиночке, яблочки несёть. Соперница, какая никакая! Махор-то от Насти за энто время – ни на шаг. Люди не замечали, чтоб он с Дусей встречалси. Ага! Идёть, яблочки несёть. Видить, Настя плаваить.

– Здорова были, соперница! Бултыхаисси?! – кликаить она Настю.

– Бултыхаюсь! – отвечает ей Настя.

– Как поживаите? – спрашиваить.

– О-о, да слава Богу! Живем мы с Егором Егоровичем распрекрасно! – Настя из речки ей опять отвечаить и хохочет, хохочет. И вот так вот тело своё в речке поворачиваить, поворачиваить, крутится, крутится в воде. Она жа, чаво и говорить, красивая и молодая супротив Дуси. Ага, значить, покрутилась, покрутилась, похохотала, похохотала, да и спрашиваить:

– А чегой-то ты несёшь, Дуся?

Ну, ей-то не видать, Насте, чаво соперница её несёть! Тот берег, ты жа знаишь, высокий!

– Чаво несёшь? – спрашиваить.

– А яблочки, – Дуся отвечаить, – яблочки я несу!

– А дай, соперница, откушать тваво яблочка! – со смехом просить её Настя.

– Для дорогой соперницы, какая мужа дорогого у меня увела, для дорогой соперницы мне ничаво таперича не жалка, – отвечаить Дуся. Выбираить самый большой яблок и бросаить. И яблочко этот падает чуть ли не перед лицом Настиным.

– Ну, спасибочки, ну, спасибочки! – благодарит Настя и к яблочку, вот так вот, руку тянет, чтоб ухватить его. А яблочко никак не дается. И отплывает, отплывает туда, к траве. Шамара там всегда росла.

– Куга, что ли?

– Да не совсем куга. Колючая такая и густая-прегустая. Шамара.

– Я уж и слово это забыл, а колючую траву ту вспомнил. Ну, и что? В шамару, значит, яблочко отплывает, в колючую эту…

– Почаще дома надо бывать, забыл он. Ага! Значит, отплывает. Но она жа там всегда густая-густая была!

– С левого берега.

– С левого берега. Правильно ты говоришь. Не знаю, как сейчас. Но там жа глубоко было. С головкой! Там жа можно нырнуть и не вынырнуть.

– Да-а, там с головой, – вспоминаю я.

– И вроде чаво ана тут? Ухватил и жуй сабе, соперницу благодари. И как оно уж вышло, вы понимаете?! Запуталась она в этой шамаре, да стала тонуть. И не наступишь – дна-то нет, и не ухватишься за эту шамару –надежды никакой, не обопрёшься – трава! Раз хлебнула, два хлебнула и только лишь разок вскрикнула и скрылася с головой.

– Утонула?! – не поверил отец.

– Утонула!

– Да ты чего, правда что ли?! Запуталась в траве и всё, ага? Утонула?!

– И всё, ага! Всё, Палыч, утонула! Насовсем и навсегда. Дуся потом вспоминала, что сама не поняла, что Настя утонула. И минута проходить, и вторая, а Настя и выныривать никак не хочить. Всё! Как стала она орать, Дуся, мол, люди добрыи, помогите! Соперница утонула! Берег-то правый, на каком Дуся стояла, тот жа берег крутой. Но там и не спрыгнешь – ноги поломаешь, до воды далековато и чего? А тут отец Лизаветы, тваёй тетки, Петро Иваныч, на лошадях ехал, но он жа и сродственник Дуси. Он остановилси… Ну, и чего там? Дальше уже не интересно. Вытащили Настю на берег. Народ собралси и всё такое, – мать замолчала, будто картину всю эту представила. – Говорили, что Махор, как дитё плакал! Горько-горько! Дюже он переживал смерть сваей кундюбочки. Ну, похоронили Настю, Махор в свою хату возвратился. Ни с кем не водилси. К Дусе – ни ногой! К Серафиме, правда, заходил, помогал ей по хозяйству. И чего оставалось ему делать? Церковь закрыли. Он жа в церкви прислуживал, да-а, на Городищу стал подниматься с верующими из Маркиных, из Земляков! Там часовенка стояла! Ага! И пристрастилси он на бережок выходить, где Настя утонула. Как спускалси с Городищ, шел к тому месту, садилси и часами мог сидеть, на воду глидеть. Его там и в сильный ливень видали.

– Молонья бьёть, гром гремить, дожжик, как из ведра, а он – си-идить! – сказывали. – И не колыхается. Как статуй!

А была у него шляпа соломенная. Рваная-рваная такая! Таких шляп ни у кого и не было. И вот однажды на том месте, где он обычно сидел, нашли его шляпу соломенную, чирики, ну и одёжку. А сам где? Чаво? Пропал! Нету Махра. Утоп?! Собралси народ на берегу с бреднём, с баграми, стали искать труп. Искали, искали, но так и не нашли. Всю шамару там изломали, даже яблочко то нашли, Дусино, а Егора Егорыча… Всех в замешательство поставил Махор! Где?! Не иголка же в стогу сена! Яма там не такая уж и глубокая, чтобы такого большого человека, как Егор Егорыч, не найти.

– Не такая глубокая, – соглашаюсь я.

– Так все соседние ямы пролезли! И в Гараськину, туда, выше, яму лазили, и все! Нету! Ну, чаво делать? Он перед тем, как пропасть, ходил с иконами по хуторам и раздавал их. Иконы церковные были. Ага! Погоревали, погоревали – человек хороший был. Значить, погоревали да и забыли. Вот, Паша, как вышло!

– И всё? – спросил я. – История кончилась?

– Ты чего, спешишь? Или спать захотел?

– Не-ет!