Иосиф

– Тогда сиди и слухай! Ага! И, значить, прошло много лет. Ну, уж тут перед войной. Ты жа яво знаешь! Анатолий Епифаныч Криушин. Анатолий Епифаныч, Анатолий Епифаныч! Весёлый такой человек! Да он нам и сродственник! Далёкий, правда! Он, знаешь, на ком жанатый?..

– Мам! Ну, зачем мне его жена?! Знаю я его! С дочкой его мы в школе учились! С Ниной.

– Ну, конечно! – обрадовалась мать. – С Ниной вы и учились вместе!

– Помню я его! И что?!

– Но он жа у нас был в числе первых шоферов! В наших хуторах! Понимаешь? И вот едет он однажды на полуторке из Урюпинска по старой тогда дороге. Через Петровку, Дубовку, ну ты жа знаешь!

– Знаю, знаю! И что?

– Ага! Едить! И то-олько из Урюпинска выехал, до Петровки ещё не доехал, и вот они – в белых платочках три старухи впереди топають, наши бабки – Авраамовские и Лобачёвские! А одна из них – бабка Анатолия – Тоськя. Родная бабка! Как её там? Антонина, кажись, Никитична. Потом Серафима Землякова с ними. А третья?.. Не помню, кто там был. Как ты говоришь, неважно… Дай конфеточку! Видишь, вот и не помню! – мама взяла «КОРОВКУ» и посмотрела мне в глаза. – Не могу! У меня аж всё перехватываить!

– Мам, от сладкого ещё больше прихватит!

– Да что ты?! Это у кого как, а у меня не прихватываить!

– От конфеточки? У ней никада не прихватываить! – вставил реплику отец.

– Вишь, отец ваш правду говорить! И я табе скажу, сынок, мы жа этого добра не видали и не кушали. А еслив какие конфеточки-прянички и появлялись, то вам, детишкам, и отдавали. А таперича хыть на старости лет напитаться! Правильно, Иосиф Палыч?

– Правильно, – мотнул головой отец.

– Тада – на! – мать вынула из коробочки конфетку и протянула её отцу.

– О, не-е! – отец сморщился и отстранился от конфетки. – Я уж напиталси!

– Тогда она мне на пользу пойдеть! – мать, как гипнотизёр какой-нибудь, заглянула мне в глаза и продолжила. – Про кого я? Ага! Про наших бабок. Ну, наши шли бабки! А они жа, старые люди, раньше пешком ходили! И табе и двадцать, и сорок, и шиисят километров! Скольки надо, стольки и ходили. Сестра моя двоюродная, Ася Спирина, ана жа из Нехаевского в Урюпинск ходила шестьдесят пять КЭМЭ. В одну сторону. Да не одна! Нехаевские девчата учиться ходили в медицинский. В Урюпинск. Туда – шиисят пять, обратно – шиисят пять. Конечно, квартиры там они снимали у родственников, знакомых. Но иногда и по два раза в неделю приходилось вышагивать эту дорожку! О-о-о! Но это молодые! А старухи?! Ты вот, Паша, не думал, почему люди старые раньше дольше нашего жили? На их долю испытаний больше приходилось! И они с ними свыкались и выносливее нашего были! А как жа ты думал?

– Правда, правда! – согласился отец.

– Ага, и вот идуть эти бабки к сабе домой, а их полуторка догоняить. А машины, они толькя-толькя что пошли! Они жа в машинах никада и не ездили! Бабки! Услыхали гул, сошли с дороги, стоять и крестюца:

– Анчутка тебя не забери!

А «анчутка» из кабины бабку свою узнал, поравнялся с ней, остановилси, да и кричить:

– Здорова, девчата! Садитесь, я вас с ветерком прокачу! – он жа весёлый был, Толик!

А они, кубыть:

– Свят! Свят!

– Яжжяй мима!

– Анчутка тебя не забери!

– Да садитесь!

– Ой! Не-не-не!

– Бабка Тоськя! Да это же я, Толик, внучок твой разлюбимый! Ты чаво? Не признала меня?!

– Ой! Ий правда! Разлюбимый. Толик!

– Ды как жа ты энтакой коняшкой управляишь, Толик?

– А садитесь, и я вам покажу, как она у меня скачить!

– О-о, не, не-е!

– И мы быстрей тваей коняшки до дома доскачим!

– Как жа быстрей?! Вы чаво? Вы знаете, скольки у ней лошадиных сил, у моей коняшки?!

– Не знаем, и знать не хотим! – бабки отвечають.

– Нас покудова с Божьей помощью и свои подковы носють!

А у няво, у Толика, полная кабина была и тоже – молодёжи! Ребят! Сидять, гогочуть над бабками! И они уж готовые наверх, в кузов, сесть, а пассажирок нечаянных в кабину определить. Они уж и в кузов все залезли, кабину открыли, дескать, влязайте! А бабки вроде и говорять: «Поедем, но толькя наверху!». Мол, еслив умирать, так на вольном ветерке! Дескать, мы жа – казачки! И смех, и грех! Они-то, и сами бабки, весёлыи были! Молодежь спрыгнула. Старух в кузов затолкали, сами сели в машину, едуть! Те платочки расправили, вцапились в борта да и охають:

– Дуры мы, дуры старыи!

– Доигралися!

– Вот она, – дескать, – и смерть пришла!

– Щщас, как навернёмси!

– И костушки наши не собяруть!

Проехали с километра два-три. Костушки на месте! Трошки повеселели наши бабки. И уж потом сами рассказывали:

– Петровку прояжжяли – толькя вперёд пялились, до Дубовки доехали – там уж по сторонам трошки косить стали, а как в займище, ближе к Хопру, – головами закрутили, и Антонина тут и заголосила походную казачью:

– Ай, да мы вае-енные, да мы рябята!

– Э-э-эй! – подхватили другие.

– Мы ваенные рябяты, хыть малыи – удалыи…

– Мы!