Иосиф

– Поплыли, – отвечают с другого. – Опять Егор Егорыч наш затосковал.

Ребятня к нему за яблоками бегала, взрослые заходили. Всех он угощал. На Городищи ходил к часовенке. Все церковные посты, праздники соблюдал и почитал. С бабками нашими он хоть и зналси – бабки уважали его, –а вот молодежь уже стала над ним подтрунивать. Комсомольцы местные появились, да и… не комсомольцы. Это же другая жизнь пошла. А потом как-то он и пропал, Махор. Куда он, чаво он? Ушел и с концами. Куда ушел, зачем ушел?

– А когда он пропал?

– Ну-у… это тут сразу же! После войны. Можа, в монастырь какой ушёл, можа, куда шел, да дорогой что приключилось. Неизвестно. Сгинул Махор.

Вот такая, Паша, любовь! Она табе такая нужна? Любовь? Она табе подойдеть?

– Не знаю. Тут же про церковь разговор. Верующие, не верующие.

– И что тут такого?! – искренне не понял отец.

– Наше государство, пап, атеистическое.

– Чаво-чаво?!

Спать мне постелила мама в горнице, на кровати с красивыми резными спинками, как у нас их называют – грядушками. На ней, кровати, вздымалась такая огромная перина и такие невероятно пышные и огромные подушки, что когда я лег, то утонул в этом пуху! Руки мои, вытянутые и возложенные на перину, оказались выше тела!

– Конечно, – думалось, – эти истории для кино не подойдут. Хотя это было время конца 80-х годов, когда Михаил Сергеевич Горбачёв вовсю сеял-рассевал семена «плюрализьма», но кто разрешит снимать про монахов? Больше всего поразил меня монах-родственник, который так и не признался, что он сын… своей матери. А как покажешь Дундука? Красного Партизана? Коммунисты – отрицательные персонажи?! А какой-то несостоявшийся монах и улыбчивый бабник Махор – положительный герой? Смелая заявка!

В голове роились образы: реальные, причудливые. Виделись волки в Подосиновиках, которые пытались меня догнать, дружок детства Коля Попов с ружьём на опоре линии электропередачи, но он почему-то целился в меня. Дундук скакал на конике в двубортном пиджаке с накладными карманами. Он тоже, как и волки, гнался. Гнался за полуторкой со старушками в кузове. Потом появились три монаха. Неподвижно стоящие, они смотрели на меня пронзительно строго. И вдруг поплыли яблочки по речке Тишанке. Они были красныекрасные. Нереально красные! Плыли они по Махровой яме, тянулись друг за дружкой точно рубиновая цепочка, а над Тишанкой распространился очень знакомый запах, но никак не речной…

– Сыночек, вставай, вставай, – на меня смотрели ласковые глаза матери. – Там такой петушок, хыть и молоденький, но наваристый вышел! Вставай! Ты жа, наверно, проголодалси?

Ах! Вот тут чем пахнет! Ушником!

«Револьцанеры»

Мой зимний визит на Родину произошел спустя полгода после нашей косьбы с отцом в вишенках. Тогда отец начал рассказывать мне про пастуха Перетрухина, ужасно похожего на генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва. Даже родимое пятно на лбу Перетрухина, по заверению отца, точь-в-точь было, как и у Михаила Сергеевича! Но так вышло, что мама, Нина Димитриевна, прервала беседу нашу жаркую под жарким солнцем на самом жарком интересном месте. На блины срочно позвала! А мамины блины с пылу с жара, со сковородки, с помощью гусиного перышка обильно смазанные маслицем коровьим топленым, да сдобренные сметаной, мёдом и вареньем на выбор: вишнёвым, земляничным, ежевичным, яблочным, грушевым, – свёрнутые конвертиком да несколько раз обмакнутые в сливки, действительно, дело деликатное и неотложное. И их надо вовремя поедать. Какой уж тут Перетрухин?! Да. Ну а потом в тот день к отцу пришли за тапочками. Отец отвлекся, а я, вкусив материнских блинов, совсем забыл про пастуха. А вот нынче утром, после целой кучи ночных материнских сюжетов, вдруг всплыла у меня в памяти та наша летняя беседа с отцом.

– Перетрухин? – многозначительно переспросил отец, когда я ему об этом напомнил. Он внимательно посмотрел мне в глаза и усмехнулся. – Ты, Паша, тогда случайно навел меня на фамилию его. Так я этого Перетрухина всю зиму вспоминал. Да-а-а, – отец продолжал смотреть на меня с едва заметной и не понятной улыбкой.

– Дровец мне нонча поможешь наколоть?

– С радостью!

– Каких дровец? Дай ему отдохнуть! – вмешалась мать. –У тебя весь катух дровами забитый! И Василий тебе колол, и Сашка внук колол, и сын Сашка…

– Мам, мы сами разберёмся, – остановил я мать. – Пойдем, пап! И прямо сейчас! – Мы уже позавтракали, хотелось скорее выйти на баз…

– Куда ты несёсси? – остановила меня мать. – Ты забыл? Отец тебе обещал рассказать историю.

– Какую историю?

– Ты же сам сказал: «История смешная и не про любовь»…

– Про морковь, пап. Не любовь, а про морковь!

– А-а, про морковку! – позавтракав, отец сидел уже за своим сапожным верстаком и рассматривал настенные ходики. – Клавдя вчара в вечер принесла, – пояснил он мне.

– Соседка, что ли? – уточнил я.

– Ну а кто же ещё? Соседка. Ты видишь, анкер стерся? Этим часам, видать, уже сто лет в обед! Видишь?

– Мне кажется, что ты их ремонтировал, но давным-давно! Я ещё в школу ходил!

– О-о, да я их сразу узнала! – в сердцах воскликнула от печки мать!