Иосиф

– Да вы чего? Те что ли?! – отец поправил очки, ещё раз всмотрелся в часы повертел их. – Точно! – обрадовался. –А я и смотрю, иде я их раньше видал? Иде?! А анкер же – мой! Мой! Я его и напаивал! Точно, Пашка! Точно!

– Пропади они пропадом, «анкер»! – сердито звякнула мать только что вымытыми тарелками.

Ходики эти представляли собою кота со сверкающими глазами. По глазам я и запомнил их. Тогда ещё, в моем детстве эти ходики висели, пока отец их отлаживал, висели у него над кроватью. С месяц висели! Всё это происходило летом, отцовские руки не успевали до всего доходить. А ходики то спешили, то отставали и ежесекундно, с каждым отклонением маятника ужасно выворачивали глаза! Это был какой-то зловещий кот! А кровать матери стояла напротив отцовской. И вот, каждое утро в половине пятого, мать хваталась за сердце:

– Иосиф, да убери же ты их к чёрту! Вон! Иди в свой кабинет и ремонтируй их там!

Соседке тётке Клавде, когда отец окончательно отремонтировал часы, мать тоже высказала:

– Клавдя, и где ты их купила?

– Ды в Калаче.

– В Воронежском?

– В Воронежском.

– Ды я таких котов сроду не видала! С ними, пока они висели, я чуть заикой не стала! Кажное утро, кажное утро! Корову доить… ноги опустишь на пол, глянешь на стенку, где они висят, и за серцу хватаисси. Он ка-ак сверканёть, ка-ак сверканёть! Чёрт! Чистый чёрт! Только со стенки не сходить. И как ты с ними спишь?

– О-о, да я с ними не сплю! Я сама их боюся! Они жа у меня в колидорчике висять.

– Не греми тарелками, Нина Димитриевна! – отец отложил часы и повернулся к матери. – Мы нонча же напаяем с сыном новый анкер. Поняла? Напаяем, Пашка? А то мать наша опять пугаться будет.

– Напаяем, пап…

– Прям нечистая сила, а не ходики!

– Нечистую силу ты и не видала, Димитриевна!

– А ты уж её видал-перевидал!

– Я? Нечистую?! Хе-е! – отец весело взъерошил свою шевелюру. – Нечистую силу. Я, Пашка, расскажу тебе, как мой отец, а твой дед Павло, как он боролся с нечистою силой! Рассказать?

– Расскажи!

– Ну-ну, и я послухаю! – оживилась Димитриевна.

– Да тебя, Нина, мёдом не корми – истории всякие слухать, да самой балакать! С утра! Глянь! С утра стали языками болтать! – хохотнул отец. Настроение его было превесёлое!

– Ну и что, что с утра! Сын родной просит!

– С утра, Нина Димитривна, дела надо делать, а потом уж, ага…

– Да он вон аж!.. Чёрти откуда, из Москвы приехал! А ты кобенисси!

– Я не кобенюсь, и историю расскажу, раз уж так выходит, – отец вновь взъерошил свою седину. Если рука отцовская часто тянулась к голове, настроение его, значит, было приподнятое. – И вот, Паша, история энта происходила в Кривом, в Кривовском. Это, наверное, когда мы только туда переехали? – отец с надеждой посмотрел на мать.

– О-о, откель мне знать! – замахала Димитриевна руками.

– Да, это – да! Откель тебе знать, когда я сам не помню! Ну, точно, точно – в Кривом. Была у нас уже мачеха Дашка, и была у нас корова. И стал ктой-то корову ночью доить. Утром мачеха идёт доить её, а вымя уже пустая! Молока нету. Что делать? А мы же… ну, правильно, правильно, мы же только с Водиных переехали и в Кривом ещё не всех знали. Отцу Павлу ктой-то да и скажи, дескать, вон та соседка ваша, шибкая, какая через дорогу живёт, она ведьма. Она корову и доить. О-о! Отец тут распетушилси:

– Да её убью! Гадюку шибкую! Из ружья убью!

Но он же на германской был, гражданскую прошел! И за царя-батюшку ходил, и в бандах побывал, и уже на Ленине успокоилси! Но не партейцем, Паша. В партию твой дед не вступал. Ага! Дескать, убью энту гадюку подколодную, какая урон нам фактический приносить! Ему опять ТОТ человек, дескать, подсказывает:

– Э-э, её так просто не убьёшь! Её с умом убивать нужно!

– Как?!

– А вот так! В двенадцать часов ночи надевай фуражку козырькём назад, бери ружьё и ступай в катух к корове. Двери катуха прикрой за собой, чтоб свет с улицы не поступал. Дверь прикрыл и садись в ясли. Спиной к дверям. Сел, значить, курок взвёл, ружьё положил на левое плечо и гляди через энто плечо.

– Ну, вот так вот, – отец для наглядности положил молоток на левое плечо и повернул голову. – Как задом наперед! ПонЯл?

– ПонЯл!

– Значить, – ЭНТОТ отца подучаить, – значить, сел, курок взвёл, ружьё на левое плечо положил и жди. Спиной, понЯл? Только гляди, не засни, понЯл? Жди, жди, сколько надо! И то-олько она сунется, то-олько дверь она открывает, тут её и лупи! Сразу! Но гляди, не промажь и не засни.

– Ну и чего ты думаешь, Паша? Это же на наших глазах, при нас происходило! Отец вечером, значит, готовится. Фуражку чистить свою зачем-то, козырёк трёт, трёт вот так вот, как на свидание идёть! Ха-ха! Ружьё приготовил, всё! Патрон, как положено! Только вместо крупной дроби насыпал мелкую – бекасин! Готовится и припеваить сабе так негромко, песню строевую казачью мурчить:

За курганом пики блещуть,
Пыль несётся, кони ржуть,
И повсюду слышно было,
Что полки домой идуть…

– Ты слыхал энту песню? – спрашивает отец.

– Не-а, – признаюсь я.