Исландские пряди

— Кое-кто скажет, — говорит конунг, — что ты много на себя берешь, особенно если принять во внимание, какие скальды складывали обо мне песни по разным поводам. А что ты нам посоветуешь, Тьодольв?

— Я не могу давать вам советы, государь, — говорит Тьодольв, — но, скорее всего, я мог бы дать дельный совет Халли.

— Это какой же? — говорит конунг.

— Перво-наперво такой, государь, чтобы он не лгал вам.

— И что же за неправда была в его словах?

— А та, что он заявил, что ему до сих пор не доводилось складывать песней, — говорит Тьодольв. — Я же говорю, что ему уже случалось это делать.

— Что ж это за песнь, — говорит конунг, — и о чем она?

Тьодольв отвечает:

— Мы прозвали ее Висы о Безрогой Корове, и он сложил ее о коровах, за которыми ходил в Исландии.

— Это правда, Халли? — спрашивает конунг.

— Да, это так, — говорит Халли.

— Почему ж ты тогда сказал, что прежде не складывал песней? — говорит конунг.

— Потому, — говорит Халли, — что это совсем пустячная песнь, и если ее послушать, то едва ли кому-нибудь захочется ее похвалить.

— Мы хотели бы сперва выслушать ее, — говорит конунг.

— Раз так, у нас должна быть и другая забава, — говорит Халли.

— Это еще какая? — говорит конунг.

— Пускай Тьодольв исполнит тогда Висы о Кухонном Корыте[1333], которые он сложил в Исландии, — говорит Халли. — И, по мне, вовсе неплохо, что Тьодольв напал на меня и попытался унизить или опорочить, ведь у меня уже успели вылезти клыки и коренные зубы, так что я наверняка сумею ответить ему по достоинству.

Конунг усмехнулся и решил, что будет куда как забавно натравить их друг на друга.

— Это еще что за песнь и о чем она? — говорит конунг.

Халли отвечает:

— Она о том, как он выносил золу вместе со своими братьями и сестрами, и в то время считалось, что за недостатком ума он ни к чему больше не пригоден, да и то приходилось присматривать за тем, чтобы в золе не оставалось горящих угольев, таким несмышленым он тогда был.

Конунг спросил, правда ли это.

— Правда, государь, — говорит Тьодольв.

— Почему же ты выполнял такую презренную работу? — спрашивает конунг.

— Потому, государь, — говорит Тьодольв, — что мне не терпелось идти играть, а никаких обязанностей по дому у меня не было.

— Это оттого, — говорит Халли, — что все считали, что ты так глуп, что работник из тебя выйдет никудышный.

— Ну-ка, прекратите браниться, вы двое! — говорит конунг. — А теперь мы желаем послушать обе песни.

Так и было сделано, и каждый из них исполнил свою песнь. А когда обе песни были досказаны до конца, конунг говорит:

— Обе эти песни ничтожны, под стать темам, на которые они были сложены, но все же та из них, которую сочинил ты, Тьодольв, самая ничтожная.

— Так и есть, государь, — говорит Тьодольв, — а Халли уж больно остер на язык. Только сдается мне, что ему бы больше пристало отомстить за своего отца, чем пререкаться со мной здесь, в Норвегии.

— Это правда, Халли? — говорит конунг.

— Правда, государь, — говорит Халли.

— Как же это ты уехал из Исландии встречаться с хёвдингами, раз ты не отомстил за своего отца? — говорит конунг.

— Я поступил так оттого, государь, — говорит Халли, — что, когда мой отец был убит, я был еще совсем мал, и мои родичи уладили это дело в моих интересах. У нас же в стране считают, что дурно быть прозванным вероломным нарушителем мира.

Конунг отвечает:

— Долг каждого — хранить перемирие и не нарушать уговора. Ты хорошо ответил и полностью снял с себя обвинение.

— Я и сам так думаю, государь, — говорит Халли, — и все же нетрудно понять высокомерие Тьодольва, когда он заводит речь о подобных вещах, потому что я не знаю никого, кто отомстил бы за своего отца столь же свирепо, как он.

— Следовало ожидать что Тьодольв проявит при этом большую отвагу, — говорит конунг. — Но что же он такого совершил, чтобы считать, что он превзошел в этом деле других?

— А то, государь, — говорит Халли, — что он съел убийцу своего отца.

Тут поднялся гвалт, ведь все сочли, что им никогда еще не доводилось слыхать о таких чудовищных вещах. Конунг улыбнулся и потребовал от своих людей, чтобы они угомонились.

— Докажи, что ты сказал правду, Халли, — говорит конунг.

Халли сказал: