Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025

Сам Мась был больше за второй вариант. Ему нравилось думать, что он самостоятельный. Ну и большой. Хобот этого, конечно, ни разу не говорил, но ему этого и не надо. Достаточно в нужный момент промолчать и позволить большому самостоятельному человеку самому разобраться с проблемой. Не лезть с непрошеной помощью, не мешать действием. В чем, в чем, а в этом Хоботу равных не было – в этом Мась неоднократно имел возможность убедиться за время их недолгого знакомства. Хоботу виртуозно удавалась тактика лежачего камня – не в том плане, чтобы лечь в нужном месте, чтоб вода сама под тебя текла, а в том, чтобы лежать и не отсвечивать. Прикидываться шлангом, короче. Или ветошью.

Но был нюанс.

И шланг этот, и ветошь имели нездоровую страсть к сибаритству и где попало прикидываться собой не желали. В данный момент, например, Хобот возлежал на старом, но не сделавшемся от этого менее удобным диване, закинув ноги на спинку и всем своим видом демонстрируя полную гармонию человека с окружающей его средой. Кроме того, шланг был для шланга чересчур разговорчивым. И такой болтливой ветоши Мась раньше тоже в жизни не встречал.

Вот и сейчас:

– Слышь, Мась, а у тебя дед правда старьевщик?

Мась вздохнул. Не, ну вот серьезно? Сколько уже можно на эту тему прикалываться? Потом посмотрел на Хобота и все понял.

Хобот не прикалывался. Хоботу и впрямь было интересно. Потому что Хобот был здесь, в правобережной Слободке, человеком новым, хотя и известным. Просто был он, что называется, не в теме.

– Дедушку в Первую Кавказскую на войне ранили, – не прекращая возни с завязшей ножовкой, ответил Мась. – У него с тех пор с головой не все хорошо.

– Псих, что ли? – хохотнул Хобот, и Масю немедленно захотелось врезать ему по лыбящемуся хлебалу. Вместо этого он осторожно разжал кулаки на рукоятях ножовки, позволив инструменту, чуть вибрируя, зависнуть в пленившем его капкане, и склонился над верстаком, выискивая среди разномастных жестянок, бутылочек и склянок необходимую.

– Нет, не псих. Но чудит немного. Что да, то да.

– Просто люди говорят: ходит, дескать, всякую всячину из лесу домой тянет. Как этот… как его… ну, бомж такой из книжки, нам на лето задавали еще!

– Плюшкин. Николай Васильевич Гоголь. «Мертвые души», – не отрываясь от поисков, ответил Мась.

Масленка наконец нашлась, и он аккуратно уронил из ее тонкого носика пару капель на застрявшее полотно, позволив влажной черноте разбежаться по нему скользким пятном и нырнуть в распил на трубе.

– Во-во! Как Гоголь, точно! – обрадовался Хобот.

Мась не стал его поправлять.

– Дед мусор не собирает. Ты у нас дома был. Сам видел – везде порядок.

– Ну, видел, чо… Но народ говорит, он полный сарай натащил железа ржавого и прочей требухи с Полигона. И теперь не то коллайдер из этого старья мастырит, не то машину Судного дня с лучами смерти. Точно никто не знает, а спросить боятся. Больно дед у тебя суровый.

– И правильно боятся, – усмехнулся, испытывая гордость за деда, Мась. – А с Полигона только ленивый ничего в дом не тащит. За полвека, пока вояки оттуда не ушли, хлама там накопилось изрядно, еще лет сто разгребать. Тут кого ни возьми, у каждого в доме разных странных штукенций оттуда полно.

– Но не про каждого народ такие байки рассказывает, – многозначительно прищурился Хобот.

– Что есть, то есть, – пожал плечами Мась. Легонько толкнул ножовку. Полотно сдвинулось с места и заглубило распил, словно и не застревало вот только что самым что ни на есть решительным образом.

– Ну и кто он тогда – не старьевщик, что ли? – с торжеством победителя в споре вопросил со своего дивана Хобот.

– Нет, конечно. – Мась в три энергичных движения допилил трубу и позволил обрезку со звоном удариться о бетонный пол гаража. Аккуратно высвободил обернутый войлоком фрагмент будущего ствола будущей поджиги из тисков, критически осмотрел срез, остался доволен увиденным. Потом поднял глаза на Хобота. Тот смотрел на него в ожидании, и Мась ответил:

– Дедушка – коллекционер.

Хобот присвистнул. Не то в смысле: ничего себе, не то – ну не свисти ты!.. Мась еще не научился различать всех оттенков хоботовского свиста – а свистел тот часто, по любому поводу и весьма выразительно.

– Не веришь? – вскинул глаза Мась. – Пошли.

– Куда? – спросил Хобот.

– В сарай.

Мась развернулся и решительно зашагал наружу. За спиной заскрипели пружины – Хобот вытащился из дивана и своей обычной развалочкой потащился за Масем прочь из гаража.

Дедушка у Мася и правда был коллекционером.

Самым настоящим – ну, в представлении самого Мася. Конечно, в коллекции у Евсея Моисеевича не найти было ни одного живописного шедевра кисти малых голландцев, или полного рыцарского доспеха флорентийской школы XIV века, или подборки золотых монет из трюмов галеонов Великой Армады – но в глазах пятнадцатилетнего пацана вовсе не эти – вне всякого сомнения, имеющие огромную историческую, культурную и материальную ценность – предметы делают коллекцию коллекцией.