Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025

Длинные стеллажи, тянущиеся вдоль стен сарая (который на самом деле не имел ничего общего с тем убогим кособоким приземистым строением, которое обычно представляется при слове «сарай», а был, скорее, похож на эллинг или, говоря языком более понятным, хотя все равно и не русским, – ангар), были заставлены удивительными предметами. Возможно, правильнее было бы назвать их механизмами, однако у части этих диковинных вещиц не наблюдалось никаких характерных для механизмов… кхм… механических частей, соединений, шестеренок, валов и шкивов.

Все это великолепие сверкало, искрилось, потрескивало, сыпало искрами всех возможных цветов, тикало, щелкало, постукивало и скреблось в углах. Казалось, стоило отвести от экспонатов взгляд, как они немедленно принимались меняться местами, молниеносно замирая, стоило снова взглянуть на них прямо. Вместе с тем аккуратные этикетки, прикрепленные к стеллажам напротив каждого экспоната обширнейшей дедушкиной коллекции самим коллекционером и им же, разумеется, собственноручно надписанные, на первый взгляд весьма точно описывали обозначенные в них предметы.

Понять от этого их предназначение, впрочем, легче не становилось.

– Се-пара-тор кар-мы… – читал по слогам очередную этикетку Хобот. – Слышь, Мась, а что такое карма? Сепаратор я у мамки на ферме видел, хотя этот не сильно похож, а карму не видел.

Мась закатывал глаза.

– Кон-вер-тер у-пущенных воз-мож-нос-тей. Это как?

– Проще и понятнее – генератор второго шанса, – пытался припомнить объяснения деда Мась. – Ну, все то, что когда-то пропедалил, можно попробовать переиграть.

– Чтобы опять пропедалить? – насупившись, спрашивал Хобот.

Мась закатывал глаза.

– Ты что, во второй шанс не веришь?

– Я людей знаю, – философски замечал Хобот.

Так они бродили вдоль стеллажей уже битый час.

– Вот это да! – то и дело слышал Мась.

Хобот, похоже, был в полном восторге. Масю удалось наконец произвести на того впечатление. Ну, вот то-то, а то встречали мы таких, бывалых: «плавали, знаем…», и ничем их не прошибить. И даже если и прошибить – виду ведь не покажут, ну вот чисто из форсу, и пусть их будет даже изнутри распирать от впечатлений, морду будут держать тяпкой – скучной и безразличной.

– Слышь, а это вот че такое? А вот это? А вот, зырь!..

– Ты, главное, руками ничего не трогай, – снисходительно осаживал Хобота Мась, когда тот особенно ретиво тянулся к очередной приглянувшейся ему диковине.

– А то что? – прищуривался и бычил по привычке лоб бывалый человек Хобот, гроза Левобережья и чужой среди своих на берегу правом.

– А то ничего, – с показным равнодушием пожимал плечами Мась, и когда Хобот с превосходством – «вот то-то же!» – хмыкал, заканчивал: – Оторвет, да и все.

Хобот прекращал тянуть клешни и убирал грабли подальше от опасных экспонатов, но хватало его ненадолго.

– Мась, а этот вот? А эта штукуевина что делает?.. А если…

– Хобот!

– Что, оторвет? – с робкой надеждой спрашивал Хобот.

– Нет. Просто поломаешь, и дед нас с тобой потом на такие вот штучки обоих пустит.

Хобот украдкой косился на двери и оставлял очередную штукуевину в покое.

В конце концов Хобот пообвыкся в этой лавке чудес, и поминутно одергивать его нужды уже не было. Несмотря на свою классическую внешность слободского гопаря, Хобот был совсем не так прост, как казалось на первый взгляд. С другой стороны – не будь он таким, разве бы Мась с ним сошелся?

С людьми Мась сходился не очень чтобы очень.

Даже на втором году учебы в знаменогорской общеобразовательной школе № 2 он не чувствовал себя в ней полностью своим. Да, разумеется, было куда проще, чем в первый год, когда он был просто чужаком-новеньким, и пусть издеваться над новичками среди местной детворы было не принято, а постоянные подначки и подколки не стали еще обычными деталями внутришкольного этикета, как в больших городах, Мась все время ощущал себя в некой изоляции от остального коллектива. К нему присматривались, не отталкивали, но и не одаривали излишними теплотой и вниманием. Впрочем, он этого от новых одноклассников и не требовал.

Поэтому он просто принялся за учебу с обычным усердием – благо что от стандартной программы преподавание в знаменогорских школах не отклонялось, учителей хватало, и были они увлеченными и серьезно подготовленными. Так что, несмотря на переезд, Мась сохранял все шансы окончить школу с отличием и поступить пару лет спустя в приличное высшее учебное заведение на бесплатной основе.

Отношение к нему в классе незаметно поменялось на более уважительное. И если в прежней школе его продолжили бы игнорить либо буллить, считая зубрилой и выскочкой, которому больше всех надо, здесь, в Знаменогорке, с ним, напротив, стали считаться. Списывать не просили, но Мась сам охотно помогал тем, кто обращался за помощью в математических дисциплинах.