Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025

Дед тоже нисколько не изменился. Высокий, седой, все еще крепкий своим угловатым нескладным телом, он встретил тогда Мася на автостанции, хотя тот приехал без предупреждения, с отчаянной решимостью беглеца, который боится вспугнуть удачу, заранее рассказав кому-то о своих планах. Должно быть, родители позвонили, подумал он тогда с досадой. Испортили сюрприз, хотя какой тут сюрприз… Только сейчас, прибыв в Знаменогорку, Мась понял всю незрелость, всю ребячливость своего поступка, всю его демонстративность, всю показушность принятого, казалось, по здравом размышлении, а на деле – подчиняясь протестному импульсу, решения. Свалиться как снег на голову одинокому пенсионеру, инвалиду, человеку далеко уже не молодому и не блещущему здоровьем, вот так, без предупреждения, практически без денег – ведь разве можно считать достаточным капиталом те жалкие сбережения, что ему удалось – по классике! – сэкономить на завтраках в надежде прикупить кое-какие апгрейды к своим гаджетам?

Масю стало вдруг стыдно – запоздало, а потому вдвойне.

Он выбрался из автобуса боком, словно краб, неловко, обнимая рюкзак, спрыгнул с подножки на асфальт площадки. На деда не смотрел – не мог. Тот взял его за плечи, присел, сложившись всем телом, словно швейцарский многофункциональный нож, сразу сделавшись вчетверо меньше и ростом, и объемом.

– Привет, Максимка, – сказал дед. – Как хорошо, что ты приехал. Я очень скучал.

Потом он притянул Мася к себе, и тот уткнулся в костлявое под тканью старенького твидового пиджака плечо, вдохнул горьковатый запах трубочного табака, и его накрыло наконец в первый раз за всю эту бесконечную проклятую неделю. Мась уронил рюкзак, обнял деда и заплакал. Дед гладил его по спине, вздыхал, шептал в ухо «ничего, Максимушка, ничего», а Мась все не мог остановиться, пока слезы просто не взяли и не закончились.

– Я тебе весь пиджак промочил, – проворчал Мась, промакивая глаза огромным клетчатым платком, который дед извлек из нагрудного кармана.

– Пустяки, – отмахнулся дед. – Высохну, пока доберемся. Чай, не осень еще, солнышко пока греет.

До осени оставалось три дня.

Дед оказался прав – Масевы слезы высохли раньше, чем они успели добраться до трамвайной остановки. Потом они сели в старинный красно-белый вагончик, и трамвай повез их через весь город в Заречную Слободу.

И там, в старой дедовой квартире в старом, дореформенной еще постройки, заводском бараке, Мась наконец почувствовал себя дома.

Родители деду не звонили. Они обзвонили морги, больницы и отделения милиции, но позвонить деду не догадались. Дед позвонил им сам, когда уложил Мася спать в привычной для того угловой комнате, одну из стен которой образовывала глухая беленая стена печи, на кровать с панцирной сеткой и блестящими шариками на спинках, под старое ватное одеяло, которое навалилось на Мася сонной обволакивающей тяжестью и усыпило его в мгновение ока, едва он уронил голову на подушку. Мась не знал, что дед сказал папе и маме, но когда они позвонили ему на следующий день, оба были сама вежливость. Никто не повысил на него голос, никто не стал пытать его о причинах побега, никто не упрекнул его в неблагодарности. Только спрашивали, как он добрался, здоров ли и не голоден ли, а Мась отвечал, что все хорошо, и нисколько родителям в этом не врал.

На следующий день в местную школу переслали его документы, и мама приехала на денек перед первым сентября, чтобы подписать в местном ОНО нужные бумаги. Несчастной она уже не выглядела, а когда махала Масю из окна отъезжающего автобуса, даже улыбалась, хотя украдкой смахнула-таки слезинку, когда думала, что Мась ее не видит.

– Иногда с детьми сложно, – задумчиво сказал вслед автобусу Мась.

– Не выдумывай, – возразил дед. – Сложно со взрослыми. А с детьми все просто.

И они зажили вдвоем.

Пару раз в неделю Мась созванивался с каждым из родителей, они болтали о том о сем на положенные темы, обменивались новостями, фотографиями и прочей сетевой чепухой. На прошлые новогодние каникулы Мась на пару дней навестил папу, который даже в праздники по горло был завален надомной работой, и заглянул в гости к маме, познакомился с маминым другом дядей Сережей, который подарил ему крутую, но совершенно ненужную Масю беспроводную гарнитуру-ларингофон. Потом родители по очереди приезжали повидаться раз в несколько месяцев, зазывали его летом отдыхать в Тай и Доминикану, но Мась вежливо отказался.

Он постепенно вживался в Знаменогорку – старый поселок, при царе Горохе еще выросший вокруг месторождения чистейшего кварцевого песка. На горе все еще краснели руины того самого стекольного завода, который отстроили здесь на благо Отечества и государя-императора ловкохваткие купцы Давыдовы и который пережил все войны и революции вплоть до недавно наступившего времени максимальной экономической эффективности, когда был благополучно закрыт и распродан с молотка как образчик морально устаревшего хозяйствования. Теперь, спустя годы потрясений и стагнации, в поселке вновь установились покой и стабильность. Многое изменилось, и многое – к лучшему.