Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025

Мне казалось, что я был готов к встрече. Поймите, личность его меня тогда не слишком занимала. Кого только не было в ГИРД-2! Одна Рыжая чего стоила – сознание без тела. Искусственный интеллект практически. Условный ИскИн, конечно. Тело у нее все же имелось, где-то в одной из биолоханей, но я даже не удосужился географически определить место его пребывания. Ну, Рыжая этого и не одобрила бы. Ей нравилось представлять себя чистым, бестелесным разумом.

У Константина тело имелось. Полностью обездвиженное – следствие какой-то травмы, полученной в детстве. Я не вникал в подробности. Мне позарез были нужны его мозги, а не душа и уж тем более не телесная оболочка. Я должен был уговорить его присоединиться к нашей группе сумасшедших, к изгоям, возомнившим, будто они могут бросить вызов Главкосмосу и изобрести нечто, до сих пор невиданное и неслыханное.

Рыжая утверждала – мы похожи на стародавних хиппи, которые в пору больших вычислительных машин собирали по гаражам персональные вычислители, убежденные, что даже домохозяйкам нужен собственный компьютер. Они покусились на монополию крупных корпораций и выиграли. Что ж, аналогия казалась вдохновляющей.

Он лежал, укрытый до подбородка одеялом, и смотрел на меня. Поначалу мне показалось, что и тела у него нет, только большая, нелепая голова. Наверное, такое зрелище должно вызывать сочувствие или жалость. Только не у меня. Я даже не знаю, как следует вести себя в подобных случаях. Рыжая говорит – я бессердечен. И это хорошо. У изгоев не должно быть ничего, что может хоть как-то отвлечь от главного. Константин полностью соответствовал моему идеалу работника. Но чтобы привлечь его на свою сторону, предстояло сделать очень нехорошую с точки зрения милосердия вещь.

Растоптать его мечту.

И заменить ее другой.

– Я хочу предложить тебе работу, – сказал я без обиняков. Он посмотрел на меня, и это было странно ощущать – глаза являлись самой подвижной частью его парализованного тела. – Я видел твой проект космических лифтов, и он ни к черту не годен.

– Аттестационная комиссия его тоже отвергла, – шевельнул он губами. Голос модулятора скрипуч, противен. Надо сказать Рыжей, чтобы украла где-нибудь нормальную прошивку.

– Не обольщайся, – усмехнулся я. – Комиссия на то и дана – растаптывать на корню любой проект, который хоть как-то угрожает ракетной монополии Главкосмоса. Там председателем все еще Велихов?

– Да, Лаврентий Павлович, – процедил Константин. – Он сказал… сказал – мой проект экономически бездарен… он всего лишь красивая архитектура, но никуда не годная космонавтика.

– А что он, по-твоему, должен был сказать? Ты покусился на основы сегрегации. Космисты наверху и не вмешиваются в дела Земли, занимаются реконкистой, а Земля – внизу и не вмешивается в дела космистов, снабжая их необходимым в обмен на полезные материалы, фармацевтику и все такое прочее. Человечество де-факто разделилось на две неравные части, одна часть покинула колыбель и взялась за освоение Солнечной системы, а вторая – так в колыбели и осталась.

– Это неправильно, – проворчал Константин.

– Это есть, – возразил я. – Правильно или неправильно, но человечество двинулось по этому пути развития. И от твоего желания полететь в космос ни черта в мире не зависит.

Он уставился на меня.

– Откуда вы знаете, что я хочу?

Рыжая выпотрошила для меня все, что он имел в Сети, все личные хранилища, записи, письма, фотографии. Проделала огромную работу, хотя с первого взгляда на живой труп стало понятно – что за страсть в нем пылает, заставляя тянуть свое существование дальше, а не воспользоваться правом на эвтаназию там, где такое право предоставляется любому желающему.

– Я такой же. И нас в ГИРДе-два таких большинство. Тех, для кого космос закрыт навсегда, но кто не смирился. У кого-то синдром гравитации, кто-то не переносит невесомость, кому-то анкета не позволяет воспользоваться услугами Главкосмоса, а кто-то считает, что отказ от собственности – чересчур несправедливое условие для того, чтобы выкарабкаться из гравитационной ямы.

ЭКИПАЖ

Я вспомнил, когда первый раз услышал байку о комете Хэйла – Шумахера. Не сказать, что момент из приятных – предстартовый мандраж, усугубленный видом толпы. Мимо окон автобуса проплывали плакаты, с разными вариациями повторяющими ту нехитрую мысль: мол, главное всегда остается на Земле. Но если древние писатели вкладывали в нее тот смысл, где под главным понимаются людские заботы и чаяния, то здесь же главным оставались деньги и только деньги.

Вот тогда-то Юрка и сказал: будь он в правлении Главкосмоса, он бы дал этим бедолагам, которые наверняка сюда согнаны не по доброй воле, денег, да еще столько, сколько бы они не унесли. Никто в автобусе на его сентенцию не отреагировал, ибо Юрка имел славу болтуна и балагура, но меня будто что-то кольнуло, и я поинтересовался – каким образом? Золотые астероиды? Или кометы, чьи ядра – чистый редкозем? И прочая иная чушь, о которой травили байки на орбите?