— Мой отец мудрый Дагара завещал всегда оказывать уважение чужестранцам, ибо общение народов помогает устраивать жизнь. Расскажите о нас в Англии и передайте всем вазунгу, что мы хотим быть их друзьями. — Руманика крепко пожал руку Спику. — Я лишь жалею о том, — добавил он, — что вазунгу не желают ничего взять у меня в возмещение тех расходов, которые они понесли в своем далеком путешествии.
— О, не беспокойтесь, за этим дело не станет, — не сдержав озорства, выпалил Спик по-английски. Ему вспомнились речи с трибуны Королевского географического общества и поучения Мерчисона… Но тут же он добавил на кисуахили, как будто переводя свои слова — Не беспокойтесь, ваше величество, по нашему богатству для нас это пустяки. Но где же ваш сын, которого вы решили послать с нами в Англию?
— Ох, эти женщины! — расстроенно всплеснул руками Руманика. — Мои жены никак не соглашаются отпустить его, — пояснил он. — Они говорят, что он умрет от вашей пищи. Ведь мои дети питаются одним молоком…
«Черт возьми! Неужели здесь цари действительно так прислушиваются к мнениям своих жен? Ах, да что теперь рассуждать, надо трогаться в путь, пока все остальное складывается благополучно. Жаль только, что не удается выполнить особого наказа сэра Родерика Мерчисона. Привозить на учение в Англию юных принцев из колоний, чтобы привить им симпатии к Западу, напитать их мозги нужными идеями и сделать проводниками английского влияния было одной из новинок имперской политики… Но не беда, впереди еще Буганда. Главное — Нил!»
Переночевав в лагере, наутро Спик простился со своим больным товарищем.
— Мне очень жаль оставлять тебя в таком состоянии, Джим, — сказал он, неловко улыбаясь.
«Черт возьми! Похоже, что бросать больных спутников входит у меня в обычай, — подумал он про себя. — Какой-нибудь ханжа на родине припишет мне отсутствие христианских чувств… А кто поступил бы иначе на моем месте? Разве я виноват, что я здоровей и сильней других?»
— Я вернусь за тобой, как только узнаю, что ты можешь передвигаться, — сказал он, не веря, что поступит так…
— Не надо, Джек, зачем же… Когда мне станет лучше, я догоню тебя сам.
Он славный парень, старина Грант!.. Самоотверженный, мягкий — настоящий товарищ!
— Но ты не считаешь, Джим, что я поступаю бесчестно, оставляя тебя среди дикарей?
— Ну что ты, Джек… Какие же они дикари? Они добрые, заботливые люди. А тебе действительно нельзя терять времени. Конечно, ты должен идти, пока Руманика дает тебе конвой. В нашем путешествии больше чем где-либо справедлива пословица «куй железо, пока горячо». Дело прежде всего…
— Я счастлив, что ты меня понимаешь, Джим! — сказал Спик и прочувствованно пожал Гранту горячую руку. — Поверь, что мне нелегко проститься с тобой…
— Желаю удачи, Джек…
Прощальный залп… И снова потянулся на север по косматым взгорьям караван темнокожих носильщиков, предводительствуемый рослым бледнолицым человеком с густой каштановой бородой…
ГЛАВА IX
В европейско-арабском обществе Хартума, столицы Нильского Судана, ставшего при Мухаммеде-Али египетской провинцией, оживленно обсуждали прибытие нового британского консула. Новым, собственно, являлось только консульское звание, носитель же его был для хартумцев и для всего Судана старым знакомым. И в том, что мистер Петрик вернулся в Хартум после годичного отсутствия, не было ничего неожиданного; напротив, было бы очень странно, если бы он не вернулся, оставив на произвол судьбы свое обширное торговое предприятие. Но в том, что он вернулся консулом, заключалась не только неожиданность, но и немалая пикантность.
На своих консулов в южных странах британское правительство возлагало надзор за соблюдением закона 1807 года, запрещавшего торговлю рабами. Закон касался, собственно говоря, только британских подданных, но христианское рвение предписывало англичанам подавлять работорговлю и тогда — и даже в первую очередь именно тогда, когда ею занимались арабы.
На родине, в Англии, такой образ действий пользовался великой популярностью среди всех слоев публики, ибо разве это не высшее проявление благородства — не щадя сил, средств и крови бороться против изуверства магометан? В Хартуме же думали иначе; тут считали, что англичане так энергично выступают против работорговли потому, что она наряду со всеми прочими видами коммерческой деятельности в Восточной Африке сосредоточена в руках арабов и для вытеснения арабов с африканского рынка нет ничего удобнее, как вести с ними борьбу под благовидным предлогом подавления бесчестного невольничьего промысла. Если бы арабы промышляли не рабами, а устрицами, была бы объявлена борьба против торговли устрицами. Что же касается «черной слоновой кости», то многие англичане, так же как и представители других европейских наций, вовсе не чуждались этого, что и говорить, незаконного, но зато весьма доходного товара, когда карающая длань закона не могла дотянуться до них.