Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Само понятие революция «сверху» было введено в научный оборот и политическую лексику Марксом и Энгельсом. Я не ставлю перед собой задачу дать четкое определение содержания и границ этого понятия. Такая расшифровка – дело не простое, к тому же исторический опыт и накопленные знания, по-видимому, способны внести существенные коррективы в то общее представление, которое вкладывали основоположники марксизма в предложенную ими первоначальную, исходную дефиницию. Хочу только специально подчеркнуть историчность этого понятия, полученного Марксом и Энгельсом на основе изучения и обобщения опыта социально-экономического развития Европы после революции 1848 г. Иными словами: родословная этого понятия восходит к незавершенной буржуазной революции, опиравшейся на вполне зрелые объективные предпосылки, которые делали достижение ее целей в конечном счете неизбежным, и все же остановившуюся на полпути, в силу распада коалиции революционных сил, на почве роста контрреволюционных настроений буржуазных и мелкобуржуазных слоев. Таким образом, можно сказать, что почва для решения назревших задач общественной эволюции методом революции «сверху» выросла из несоответствия между исторической необходимостью и реальной готовностью всех заинтересованных в прогрессе классов одним решительным усилием отвоевать обществу новое содержание. Историческое движение вследствие этого отклонилось от той линии, которую можно считать оптимальной, а выполнение программы революции с опорой на инициативу масс, демократическим путем, в наиболее благоприятных (для своего времени) политических формах оказалось невозможным. Здесь ключ к пониманию характера, методов проведения и стиля преобразований, расчищавших путь для развития капитализма, утверждавших новый уклад и в то же время не давших полного политического господства его подлинным носителям.

Прерванная и обращенная вспять революция породила иллюзию того, что общество, пройдя в своем развитии по кругу, вернулось к исходной точке и даже оказалось позади нее. В действительности же побеждающий способ производства должен был пробить себе дорогу, хотя и другими путями, правда, во много раз более мучительными для общества в целом. Применительно к этой ситуации Энгельс однажды сказал, что самые революционные лозунги не могли действовать более революционно, чем самые простые исторические факты в виде совместных усилий пара и ветра, электричества и печатного станка, артиллерии и золотых россыпей – одним словом, всего того, что вызывало бурные изменения в экономическом базисе[554]. Эти простые и очевидные «исторические факты», выражающие не что иное, как объективные потребности развивающегося буржуазного общества, постоянно наталкиваясь на сопротивление устаревшей системы политической организации и государственного управления, сами взывали к переменам. Следовательно, выполнение действительной и, добавим, осуществимой программы революции становилось неизбежным в силу объективной логики развивающихся экономических сил, и потому это развитие не прекращалось даже в полосы реакции. Могло ли быть иначе? Ведь революция оставила нерешенными не второстепенные проблемы, а важнейшие из них, ответ на которые не мог заставить себя ждать.

В конечном счете именно этим объясняется то обстоятельство, что бонапартизм, вышедший единоличным победителем из революционного кризиса, дал обет содействовать обществу в решении стоящих перед ним исторических задач, связав свою политику с требованиями и лозунгами революции. Опиравшиеся на авторитет солдатского мундира, по духу своему и политической организации глубоко консервативные, бонапартистские режимы становятся наследниками и душеприказчиками революции, направленной против остатков того уклада, который сам был воплощением узурпаторской власти[555]. Легко представить себе, сколь необычно и даже парадоксально выглядел ход послереволюционного развития и как трудно было тем, кто верил в идеалы потерпевшей поражение революции, участвовал в ней, понять сокровенный смысл событий, их внутреннюю обусловленность. Марксу это удалось – не только в том смысле, что он нашел ясное объяснение вновь возникшей политической реальности, но и в смысле постижения диалектики формы и содержания общественного прогресса в новую эпоху, эпоху угасания буржуазной революционности и нарастания революционности пролетарской, социалистической.