Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Учитывают ли это сторонники двух критериев? Ведь, выделяя в обособленную область «справедливость» или, иначе говоря, решающую и в то же время наиболее человеческую сторону исторического развития: социальное обновление, скачкообразный, глубоко противоречивый процесс раскрепощения массы и личности, – мы рискуем лишить смысла понятие «прогресс». Раз человечество, несмотря на зигзаги и злоключения, движется вперед, то все, так или иначе, может быть подведено под прогресс. Но для нас глубоко небезразлично – так или иначе. Это проблема соотношения и конфликта различных форм движения истории в рамках определенной эпохи или ступени всемирного развития. Мне кажется, что наша дискуссия, сосредоточенная вокруг конкретных сюжетов, также подошла к этой проблеме – одной из самых животрепещущих для современной теоретической мысли.

Исследователю внешней политики и войн решать эту проблему особенно трудно, поскольку он должен охватить (и не просто учитывать, а свести в единую систему) классовые, национальные, групповые противоречия как внутри ряда стран, так и на международной арене одновременно. Возьмем, например, наполеоновские войны, о которых шла здесь речь. Можно ли дать им однозначную социальную характеристику? Момент борьбы буржуазного строя против феодализма, вначале решающий, сохранился в известной мере до самого конца. Постепенно выдвигается другой вопрос – уже не о расчистке в Европе пути для капитализма, а о его форме: как будет осуществляться капиталистический прогресс – путем развития национальных экономических и политических систем или через удушение их «наднациональной» абсолютистской буржуазной империей. С этой точки зрения можно выяснить преемственность между наполеоновским господством и Священным союзом, разумеется, с поправкой на особую политическую реакционность последнего. Другой пример – русско-японская война, которую мы, вслед за Лениным, оцениваем как одну из первых империалистических войн. Вместе с тем мы знаем, что у Ленина были и другие оценки, как будто противоречащие этой. Ленин писал, что в лице Японии передовая, прогрессивная Азия нанесла удар царизму как воплощению отсталой и реакционной Европы. Разумеется, к оценке 1904 – 1905 гг. надо подходить также исторически, с учетом последующего развития ленинских же мыслей об эпохе империализма. Но разве сам Ленин не возражал решительно против представлений о «чистом» империализме? Разве возникновение новой и высшей для данной эпохи формы противоречий устраняет и отменяет все прежние? Напротив. Характерным становится именно сближение, переплетение, втягивание в одну систему всех или почти всех исторических форм гнета и сопротивления ему и соответственно – крайнее усложнение задач эпохи. Мы знаем, что даже в России, вступившей в новую эпоху, объективно продолжалась борьба за «прусский» или «американский» пути буржуазной эволюции деревни и общества в целом. В определенном смысле можно сказать, что такова была и тенденция мирового развития, в том числе Азии, если рассматривать пробуждение ее не только в виде антиколониалистского революционного движения, но в сумме различных форм и ступеней «европеизации», роста национального самосознания и самоутверждения.

То, что сегодня много говорилось о фактах идеализации внешней политики царской России, не случайно. Это назревший вопрос. А.М. Станиславская справедливо связала тенденцию стыдливо-апологетического свойства со злоупотреблением формулой об «объективно прогрессивных» последствиях того или иного акта. Есть и другой корень – стремление выстроить в один ряд чуть ли не все многовековые захваты и присоединения, осуществленные царизмом, и провести прямую линию от них к национальному освобождению народов, осуществленному в результате пролетарской революции. Между тем любая однозначность здесь сугубо противопоказана исследованию. В нем ясно выделяются два аспекта. Первый – конкретная историческая оценка каждого явления (например, для Украины XVII в. эта оценка не будет такой же, как для Средней Азии XIX в.). Второй аспект – изучение совокупности последствий захватнической политики царизма с учетом главного момента, которым было нивелирование форм гнета внутри Российской империи, причем нивелирование «по-худшему», совершавшееся в процессе усиления крепостничества и внешней экспансии царизма.