Историческая традиция Франции

Шартье прослеживает этапы обмирщения католической страны. Первым наглядным показателем явилось падение интереса к религиозной литературе. При резко возросшем в ХVIII в. уровне грамотности и невиданном подъеме спроса на печатную продукцию доля богослужебных книг и молитвенников стремительно падала: если в конце ХVII в. она составляла на книжном рынке Парижа половину, то в 1720-х годах – уже треть, к началу 1750-х – четверть, а в 1780-е годы – лишь одну десятую. Место церковной литературы заняли преимущественно книги о науках и искусстве, доля которых в 1720—1780-х годах удвоилась[699].

Менее наглядны, но зато более существенны, поскольку затрагивают собственно природу религиозности, изменения в обрядовости. Самым большим достижением «католического возрождения» ХVI – ХVII вв. считается то, что Церковь к началу ХVIII в. добилась повсеместного и всеобщего соблюдения паствой основных ритуалов (причащение, исповедь, воскресная месса), которые за 200–300 лет до того паства соблюдала, по выражению Шартье, «спустя рукава». Однако подспудно развивался противоположный процесс, о чем свидетельствуют монографические исследования по Парижу и Провансу: уменьшаются (при общем росте уровня жизни) суммы, завещаемые на служение заупокойных месс, все чаще обнаруживается безразличие завещателей в отношении того, где их похоронят, наконец, что самое красноречивое – люди перестают заказывать службы за облегчение мук Чистилища[700].

Что же это означает? Постепенное исчезновение – в столице быстрее, чем в провинции, в городах раньше, чем в деревнях, у мужчин сильнее, чем у женщин, у ремесленников, моряков, торговцев заметнее, чем у элиты – страха перед муками Чистилища, который неизменно побуждал человека искать заступничества у Церкви. Теперь же «людей все меньше заботит, что с ними будет после смерти»[701].

Пренебрежение внушениями Церкви затрагивает и воспроизводство рода. Судя по демографическим оценкам, число ограничивавших деторождение супружеских пар возрастает с 5—10 % в конце ХVII в. до 50 % перед Революцией. Параллельно значительно возрастает процент детей, зачатых до венчания, и даже внебрачных. Франция сделалась, по словам Шартье, «зачинщицей и эпицентром… отхода от христианской морали» в Европе, «раньше и последовательнее… избавившись в сексуальном поведении от церковного влияния»[702].

Что стало главным двигателем отчуждения французского общества от королевской власти и Церкви? Обычно на первое место ставили распространение грамотности. С конца ХVII в. до конца ХVIII в. грамотность французов выросла почти вдвое (с 29 % до 47 % среди мужчин и с 14 % до 27 % у женщин). Книги становятся предметом массового спроса, они все чаще фигурируют в посмертных описях имущества даже у представителей городских низов. А люди, принадлежащие к имущим слоям, нередко имеют домашние библиотеки, число книг в которых доходит у буржуа до 100 томов, а у духовных лиц, дворян, судейских до 300. Открываются (после 1760 г.) читальни, книги выдаются напрокат, причем за наиболее читаемые произведения оплата устанавливается почасовая[703].

Книга пошла в массы; интерес к чтению среди французов эпохи Просвещения очевиден. Но можно ли утверждать, что именно чтение книг преобразило французское общество? В последнее время традиционная версия о решающей роли просветительской литературы оспаривается и больше внимания обращается на спонтанную и противоречивую природу глубинных процессов.

«Быть может, “философические книги” были вовсе не движущей силой такой перемены, а ее плодом?», – предлагает альтернативу Шартье. Действительно, культ Руссо среди участников и современников событий, руссоизм якобинцев и парижских санкюлотов, свергших монархию, казнивших короля и закрывавших церкви, стали реальностью Революции. Однако книгами Руссо зачитывалась и верхушка французского общества, «культом» Руссо проникнута сама атмосфера Эрменонвиля, поместья маркиза Жирардена, последнего приюта философа, ставшего излюбленным местом посещения для французской аристократии в ХIХ в. Что же касается «Энциклопедии», то из-за дороговизны издания она была доступна лишь богатым людям.

Прав был Токвиль, подчеркивает Шартье, когда писал об общности вкусов и предпочтений верхнего слоя общества, независимо от происхождения. Аристократия читала те же книги просветителей, что и имущие представители третьего сословия: Виктор де Брой изучает в тюрьме Бюффона и Энциклопедию, Людовик ХVI в Тампле, наряду с сочинениями Корнеля и Лафонтена, читает Монтескье и Вольтера.