— Въ 1805 году, — началъ Илья, — подъ Аустерлицемъ, гдѣ насъ въ пухъ разбили и вся армія бѣжала, я едва могъ отыскать государя. Онъ былъ боленъ, лежалъ на соломѣ, въ нѣмецкой избушкѣ. Я привезъ ему его шинель. За недѣлю до открытія кампаніи, генералъ Лошаковъ женился на очень хорошенькой полькѣ. Однимъ словомъ, была красотка! Послѣ сраженія, онъ безъ спроса уѣхалъ къ женѣ, которая была очень близко отъ нашихъ границъ, и за такой поступокъ главнокомандующій Кутузовъ отдалъ его подъ судъ, а императоръ приказалъ посадить въ Кіевскую крѣпость, въ казематъ. Послѣ окончанія войны, когда все уже успокоилось, госпожа Лошакова пріѣхала въ Петербургъ хлопотать о своемъ мужѣ. Она, бѣдная, ходила ко всѣмъ министрамъ, даже и къ Аракчееву. Только и было слышно: «не принимать, не принимать!» Какъ чумную! Бѣдная генеральша скиталась по улицамъ, а полиція во всѣ глаза слѣдила за нею. Однажды, какая-то старушка, встрѣчая ее очень часто на улицѣ и видя ея молодость и красоту, сказала ей. — Эхъ, матушка родная, не ищите въ нихъ покровительства и сходите лучше къ лейбъ-кучеру Ильѣ Ивановичу: онъ добрый человѣкъ и пожалѣетъ васъ. — Она показала домъ мой, что на Фонтанкѣ. Лошакова, выслушавъ старуху, отправилась ту же минуту ко мнѣ, взошла и плачевнымъ голосомъ сказала: — Милостивый государь, я генеральша Лошакова, пришла къ вамъ просить вашего покровительства, доставьте мнѣ свиданіе съ императоромъ, чтобы я могла подать ему мою просьбу. — Признаюсь вамъ, господа, я задумался, просилъ ее сѣсть и успокоиться; подумалъ и сказалъ: — Съ Богомъ, берусь за это дѣло, хотя для меня это весьма опасно. Я не иначе могу доставить вамъ свиданіе, какъ по моему дѣлу, по кучерскому. Теперь слушайте меня внимательно, чтобъ намъ не ошибиться. Завтрашній день императоръ въ троичныхъ саняхъ выѣзжаетъ въ Царское Село. Остановитесь вы на Адмиралтейскомъ бульварѣ, противъ маленькаго подъѣзда Зимняго дворца, надѣньте на себя что нибудь яркое или цвѣтное, чтобъ я могъ замѣтить васъ, потому что тутъ народъ и зѣваки стоятъ: прохожіе, какъ увидятъ, что сани государевы стоятъ для отъѣзда, то ожидаютъ его выхода взглянуть на императора. Да чтобъ прошеніе ваше о мужѣ было готово у васъ! Вы отдѣлитесь немного отъ толпы, чтобъ мнѣ лучше распознать васъ. Надѣюсь, что Богъ поможетъ намъ. Настало утро пасмурное, пошелъ снѣгъ. Надобно, господа, знать, что императоръ не любитъ останавливаться въ толпѣ народа до того, что мы иногда объѣзжаемъ толпу. Садясь въ сани, его величество, когда бываетъ въ хорошемъ нравѣ, всегда изволитъ сказать: — Здорово, Илья! — Но тутъ не поздоровавшись сѣлъ въ сани и мы тронулись. — Ну, плохо! — подумалъ я. Какъ только я увидѣлъ Лошакову и поравнялся съ нею, я дернулъ правую лошадь и она переступила постромку. Сани остановились: другой кучеръ, который стоялъ поодаль, прибѣжалъ и освободилъ лошадь; я же, не слѣзая, стоялъ въ саняхъ готовый. Лошакова бросилась къ ногамъ императора. Государь поспѣшно вышелъ изъ саней, поднялъ ее, сталъ съ нею говорить милостиво на иностранномъ языкѣ. Она подала ему прошеніе свое; онъ взялъ его, ласково поклонился, и мы быстро помчались. Когда мы проѣхали московскую заставу, государь сказалъ мнѣ: — Илья! Это твои штуки? — Тогда я осмѣлился разсказать ему все дѣло. — Спасибо тебѣ. Я прощу Лошакова, произведу его въ дѣйствительные статскіе совѣтники, пошлю фельдегеря, чтобъ его освободили изъ Кіевской крѣпости; но строго приказываю впредь не доводить меня до такихъ свиданій — и при этомъ самъ улыбнулся. Тогда я снялъ шляпу и перекрестился. — Слава Господу Богу! Все кончилось благополучно! — На другой день генеральша пришла со слезами благодарить меня и была въ восторгѣ отъ нашего императора. Опа принесла гостинцевъ моимъ дѣтямъ, игрушекъ, пряниковъ, два ящика конфектъ, а на другой день уѣхала въ Кіевъ, чтобъ встрѣтить своего счастливаго мужа, освобожденнаго изъ крѣпости.
На Каменномъ острову, въ оранжереяхъ, императоръ Александръ замѣтилъ однажды на деревѣ лимонъ необычайной величины. Онъ приказалъ принести его къ себѣ тотчасъ же какъ только онъ спадетъ съ дерева. Разумѣется, по излишнему усердію, къ лимону приставили особый надзоръ, и наблюденіе за нимъ перешло на отвѣтственность караульнаго офицера. Нечего и говорить, что государь ничего не зналъ объ устройствѣ этого обсерваціоннаго отряда. Наконецъ, роковой часъ пробилъ: лимонъ свалился. Приносятъ его къ караульному офицеру, который, вѣрный долгу и присягѣ, спѣшитъ съ нимъ во дворецъ. Было далеко за полночь и государь уже легъ въ постель, но офицеръ приказываетъ камердинеру доложить о себѣ. Его призываютъ въ спальню.
— Что случилось, — спрашиваетъ встревоженный государь, — не пожаръ-ли?
— Нѣтъ, ваше величество, — отвѣчалъ офицеръ, — благодаря Бога о пожарѣ ничего не слыхать. А я принесъ вамъ лимонъ.
— Какой лимонъ?
— Да тотъ, за которымъ ваше величество повелѣли имѣть особое строжайшее наблюденіе.