Сыновья Демидова воспитывались въ Гамбургѣ, гдѣ прожили много лѣтъ; возвратясь въ Россію, они почти не умѣли говорить по-русски и хотя потомъ выучились родному языку, однако удержали навсегда иностранный выговоръ. Демидовъ почему-то не любилъ сыновей, обходился съ ними крайне жестоко и, когда они переженились, отдалъ въ ихъ распоряженіе только небольшую подмосковную деревушку, имѣвшую всего тридцать душъ. Нищенское положеніе сыновей Демидова сдѣлалось извѣстнымъ императрицѣ, которая приказала Прокофію Акинфьевичу выдѣлить дѣтямъ болѣе приличную и достаточную для ихъ содержанія часть. Демидовъ купилъ имъ по тысячѣ душъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, запретилъ показываться къ себѣ на глаза, объявивъ, что постарается, послѣ смерти своей, оставить имъ «одни стѣны да стрѣлы».
Дочерей своихъ Прокофій Акинфьевичъ выдалъ за фабрикантовъ и заводчиковъ; но одна изъ нихъ осмѣлилась сказать ему, что пойдетъ замужъ не иначе какъ за дворянина. Тогда Демидовъ велѣлъ прибить къ воротамъ своего дома доску съ надписью, что у него есть дочь-дворянка и потому не желаетъ ли кто изъ дворянъ на ней жениться? Случайно проходившій въ это время мимо чиновникъ Станиславскій первый прочелъ оригинальное объявленіе, явился къ Прокофію Акинфьевичу, сдѣлалъ предложеніе и въ тотъ же день былъ обвѣнчанъ съ его дочерью. Каждой изъ дочерей, при замужествѣ, Демидовъ дѣлалъ значительный денежный подарокъ, хотя въ рядной записи и писалъ, что назначаетъ въ приданое денегъ лишь 99 рублей 99 9
/9 копѣйки. Это обстоятельство дало имъ впослѣдствіи поводъ начать противъ братьевъ тяжбу, длившуюся многіе годы и извѣстную подъ названіемъ «Пирамидовскаго дѣла».Однажды Державинъ, только что поступившій на службу въ Преображенскій полкъ солдатомъ, явился за приказаніями къ прапорщику своей роты, князю Козловскому. Въ это время Козловскій читалъ собравшимся у него гостямъ сочиненную имъ трагедію. Получивъ приказаніе, Державинъ остановился у дверей, желая послушать чтеніе; но Козловскій, замѣтивъ это, сказалъ:
— Поди, братецъ, служивый съ Богомъ, что тебѣ попусту зѣвать; вѣдь ты ничего не смыслишь.
Державинъ, въ бытность свою статсъ-секретаремъ при императрицѣ Екатеринѣ II, докладывалъ ей разъ какое-то важное дѣло. Государыня начала дѣлать возраженія, съ которыми Державинъ не соглашался. По горячности своего характера онъ до того забылся, что, въ пылу спора, схватилъ императрицу за конецъ надѣтой на ней мантильи.
Екатерина тотчасъ прекратила споръ.
— Кто еще тамъ есть? — хладнокровно спросила она, вошедшаго на звонъ колокольчика камердинера.
— Статсъ-секретарь Поповъ, — отвѣчалъ камердинеръ.
— Позови его сюда.
Поповъ вошелъ.
— Побудь здѣсь, Василій Степановичъ, — сказала ему съ улыбкой государыня, — а то вотъ этотъ господинъ много даетъ воли своимъ рукамъ и, пожалуй, еще прибьетъ меня.
Державинъ опомнился и бросился на колѣни передъ императрицей.
— Ничего, — промолвила она, — продолжайте, я слушаю.
Однако случай этотъ былъ отчасти причиной перемѣщенія Державина изъ статсъ-секретарей въ сенаторы.
Вскорѣ по восшествіи своемъ на престолъ, императоръ Павелъ пригласилъ къ себѣ Державина, бывшаго въ то время сенаторомъ, и объявилъ ему въ весьма милостивыхъ выраженіяхъ, что, зная его за честнаго человѣка, хочетъ сдѣлать его правителемъ канцеляріи верховнаго совѣта. Говоря о назначаемой Державину должности, государь, вмѣсто полнаго названія «правитель канцеляріи Совѣта», употреблялъ слова: «правитель Совѣта». Хотя смыслъ былъ ясенъ, не смотря на выпускъ слова «канцелярія», однако наивный и до крайности тщеславный Державинъ вообразилъ, что императоръ говоритъ не о существующей и всѣмъ хорошо извѣстной должности, а учреждаетъ для него какую-то новую, несравненно высшую, такъ чтобы онъ былъ не дѣлопроизводителемъ совѣта, а какъ бы безграничнымъ начальникомъ его. Когда на другой день вышелъ указъ, въ которомъ краткое разговорное выраженіе «правитель Совѣта» было замѣнено полнымъ формальнымъ выраженіемъ: «правитель канцеляріи Совѣта», то Державинъ приписалъ разрушеніе своей, созданной тщеславіемъ, фантазіи ни чему иному, какъ интригамъ своихъ враговъ и вслѣдствіе этого рѣшился объясниться съ государемъ.
Пріѣхавъ во дворецъ, Державинъ приказалъ доложить о себѣ императору и былъ немедленно принятъ.
— Что вы, Гавріилъ Романовичъ, — ласково спросилъ Павелъ.
— По волѣ вашей, государь, былъ въ Совѣтѣ; но не знаю что мнѣ дѣлать?
— Какъ не знаете? Дѣлайте то же, что дѣлалъ Самойловъ[3]
.— Я не знаю дѣлалъ ли что онъ, — отвѣчалъ Державинъ, — въ Совѣтѣ никакихъ бумагъ его нѣтъ, а сказываютъ, что онъ носилъ только государынѣ протоколы совѣта, потому осмѣливаюсь просить инструкціи.
— Хорошо. Предоставьте мнѣ, — сухо сказалъ государь.