— Не знаю, — продолжалъ Державинъ, — сидѣть ли мнѣ въ Совѣтѣ, или стоять, то есть быть ли присутствующимъ, или только начальникомъ канцеляріи?
При этихъ словахъ Павелъ вспыхнулъ. Быстрымъ движеніемъ онъ отворилъ дверь въ сосѣднюю комнату, гдѣ находилось множество придворныхъ, и во весь голосъ закричалъ:
— Слушайте: онъ почитаетъ себя въ Совѣтѣ лишнимъ, — затѣмъ, обратившись къ Державину, грозно прибавилъ: — поди назадъ въ Сенатъ и сиди у меня тамъ смирно, а не то я тебя проучу.
Державинъ былъ пораженъ какъ громомъ и вышелъ изъ царскаго кабинета почти въ безпамятствѣ. Чтобы смягчить гнѣвъ государя, онъ бросился къ разнымъ любимцамъ его, прося ихъ заступничества, но всѣ отказались мѣшаться въ это дѣло. Тогда Державинъ обратился къ средству, которое и прежде удавалось ему не разъ, — онъ написалъ оду на новый 1797 годъ и послалъ ее государю. Ода понравилась, и Державинъ получилъ снова доступъ во дворецъ.
Къ Державину навязался какой-то сочинитель прочесть ему свое произведеніе. Старикъ, какъ и многіе другіе, часто засыпалъ при слушаніи чтенія. Такъ было и въ этотъ разъ. Жена Державина, сидѣвшая возлѣ него, поминутно толкала его. Наконецъ, сонъ такъ одолѣлъ Державина, что, забывъ и чтеніе и автора, сказалъ онъ ей съ досадою, когда она разбудила его:
— Какъ тебѣ не стыдно: никогда не даешь мнѣ порядочно выспаться!
Однажды, къ князю В. М. Долгорукову-Крымскому, въ бытность его главнокомандующимъ въ Москвѣ, явилась мѣщанка и, упавъ на колѣни, со слезами умоляла его возвратить ей дорогія вещи, присвоенныя нѣмцемъ, у котораго она занимала деньги.
— Встань, — сказалъ князь, — и говори толкомъ, безъ визгу: заплатила ему долгъ или нѣтъ?
— Только, батюшка, тремя днями опоздала, а онъ, окаянный, отъ денегъ отказывается и вещей не отдаетъ.
— Опоздала! — такъ ты и виновата сама, а жалуешься! Но точно ли вещи у него?
— Точно, батюшка. Иначе бы я ни безпокоила тебя. Онъ еще не сбылъ ихъ съ рукъ; проситъ болѣе, чего они стоятъ.
— Хорошо. Попытка не шутка, спросъ не бѣда. Поповъ! пошли-ка за нѣмцемъ и вели моимъ именемъ попросить сейчасъ же пріѣхать ко мнѣ.
Когда нѣмецъ явился, князь встрѣтилъ его словами:
— Здравствуй, Адамъ Адамычъ (объ имени онъ узналъ предварительно отъ мѣщанки); я очень радъ, что имѣю случай познакомиться съ тобой.
— И я очень радъ, — отвѣчалъ нѣмецъ съ низкими поклонами.
— Адамъ Адамычъ! Ты знаешь эту мѣщанку?
— Какъ не знать, ваше сіятельство! Она брала и задержала мои деньги, Я послѣднія ей отдалъ, нажитыя великимъ трудомъ, и къ тѣмъ еще занялъ у одного человѣка, весьма аккуратнаго, честнаго, который живетъ одними процентами.
— Честный человѣкъ, какимъ ты описываешь себя, Адамъ Адамычъ, не можетъ знаться съ бездѣльниками. Докажи мнѣ свою честность, удружи, — прошу тебя: она отдастъ тебѣ долгъ, отдай ей вещи.,
— Съ великою радостью исполнилъ бы я желаніе вашего сіятельства, но я вещи продалъ въ городѣ неизвѣстному человѣку; ихъ нѣтъ у меня.
— Слышь ты какая бѣда, — возразилъ князь.
— Нс вѣрьте, батюшка, — вмѣшалась мѣщанка, — онъ лжетъ; хочетъ разорить меня несчастную! Вещи у него спрятаны дома.
— Такъ прошу тебя, Адамъ Адамычъ, — продолжалъ князь, — присѣсть къ столу моему.
— Помилуйте, ваше сіятельство, — отвѣчалъ нѣмецъ съ поклонами, — много чести! Не извольте безпокоиться. Я могу стоять въ присутствіи вашей великой особы.
— Полно, Адамъ Адамычъ, болтать вздоръ, — сказалъ князь улыбаясь, — ты у меня не гость. Я съ тобой раздѣлаюсь по-своему. Садись. Бери перо и пиши къ своей женѣ, по-русски, чтобъ я могъ прочесть: «пришли мнѣ съ подателемъ вещи мѣщанки N. N., у насъ хранящіяся».
Нѣмецъ, взявшись за перо, то блѣднѣлъ, то краснѣлъ, не зналъ на что рѣшиться и клятвенно увѣрялъ, что у него нѣтъ вещей.
— Пиши! — вскрикнулъ князь грозно, — что я тебѣ приказываю. Иначе будетъ худо.
Записка была написана и отправлена съ ординарцемъ князя. Черезъ нѣсколько минутъ онъ привезъ вещи. Отдавая нѣмцу деньги, князь сказалъ:
— Ты имѣлъ полное право не возвращать вещей, не смотря на убѣжденія бѣдной женщины и на мои просьбы; но когда посредствомъ клятвъ надѣялся овладѣть ея собственностью, разорить несчастную, покушался обмануть меня, начальника города, то, признавая въ тебѣ лжеца, ростовщика, на первый разъ, дозволяю возвратиться къ себѣ домой и помнить, что съ тобою было. Поповъ, — прибавилъ князь, обращаясь къ правителю своей канцеляріи, — не худо бы записать его имя въ особую книгу, чтобъ онъ былъ у насъ на виду.