Исторические сочинения

«Ослабленный тремя неделями непрестанных страданий, он приблизился к краю смерти. Заболел он на четвертый день недели, и в тот же четвертый день боль его прекратилась и он отошел к Господу. В первое же утро после начала его недуга я приехал к нему (а за три дня до этого я с другими братьями побывал у него на острове), чтобы получить благословение и советы, как обычно. Когда я дал сигнал о моем прибытии, он подошел к окну и ответил на мое приветствие вздохом. «Что с тобой, господин епископ? — спросил я его. — Уж не напала ли на тебя хворь этой ночью?» «Да, — сказал он, — на меня напала хворь». Я же подумал, что он говорит о своем старом недуге, мучившем его почти каждый день, а не о новой болезни, и, не спрашивая более ни о чем, сказал: «Благослови меня, поскольку мне пора выйти в море и вернуться домой». «Сделай так, — сказал он, — садись в лодку и возвращайся. А когда Господь заберет мою душу, похорони меня в этом доме, рядом с часовней, на южной стороне, к востоку от святого креста, который я сам поставил. К северу от той же часовни ты найдешь под дерном гроб, подарок достопочтенного аббата Кудды[1299], и положишь туда мое тело, завернув его в ткань, лежащую там. Я не хотел носить ее, пока был жив, но из любви к подарившей ее достойнейшей женщине, аббатисе Верке, сохранил ее для посмертного одеяния». Услышав эти слова, я воскликнул: «Прошу тебя, отец, раз ты так слаб и говоришь об угрозе смерти, позволь кому-либо из братьев остаться и ухаживать за тобой!». «Отправляйся домой, — повторил он, — но будь готов вернуться в положенный час». Я так и не смог убедить его, несмотря на всю горячность просьб, и наконец спросил, когда нам следует вернуться за ним. «Когда Господу будет угодно, — ответил он, — и тогда Он даст тебе знать». Мы сделали, как он сказал, а по возвращении я немедленно собрал братию в церкви и попросил непрестанно молиться. «Ибо, — сказал я, — по его словам мне показалось, что близится день, когда он отправится к Господу».

Я очень хотел вернуться к нему по причине его болезни, но в течение пяти дней буря не позволяла мне сделать это. Дальнейшие события показали, что это был промысел Божий, ибо Всемогущий Господь, желая очистить своего слугу от всех следов человеческой слабости и показать его врагам их бессилие перед силой его веры, захотел отрезать его от людей и подвергнуть испытанию муками плоти и еще более — свирепой бранью с древним врагом. Когда буря стихла, мы приплыли на остров и нашли его за пределами кельи, в доме на берегу, где останавливались гости. Братья, бывшие со мной, уплыли по делам на соседний берег, а я остался со святым отцом, чтобы позаботиться о нем. Я нагрел воду и омыл его ноги, которые требовали особого внимания, поскольку из-за длительного отекания покрылись кровоточащими язвами. Я также согрел привезенного с собой вина и упросил Кутберта выпить его, ибо видел по его лицу, как он ослаблен болью и голодом. Когда я закончил ухаживать за ним, он спокойно сел на ложе, а я устроился рядом с ним.

Увидев, что он молчит, я сказал: «Вижу, господин епископ, что ты совсем изнемог от болезни после того, как мы оставили тебя, и удивляюсь, почему ты не позволил нам во время отъезда оставить кого-то из нас, чтобы ухаживать за тобой». Он ответил: «Провидением и волей Божьей было суждено, чтобы я остался без всякого общества и помощи людей и мучился в одиночестве. После вашего отъезда боль усилилась, и я вышел из кельи и пришел сюда, чтобы те, кто явится за мной, не утруждались идти дальше. Здесь, со времени прихода до сих пор, я провел пять дней и пять ночей». «Но как ты выжил, господин епископ? — спросил я. — Как ты обходился без еды столь долгое время?» Приподняв край постели, на которой сидел, он показал мне пять луковиц: «Вот что служило мне пищей все пять дней. Когда мой рот немел и иссыхал от жажды, я освежался этим», — я увидел, что одна из луковиц объедена, но не более чем наполовину. Он продолжал: «За все мое пребывание на этом острове враги никогда еще не ополчались на меня так жестоко, как за эти пять дней». Я не осмелился спросить, какие искушения он испытывал, и спросил только, позволит ли он кому-то из нас остаться с ним. В этот раз он согласился и оставил у себя нескольких братьев; среди них был священник Беда Старший[1300], который часто прислуживал ему. Этот человек лучше всех знал про полученные им дары, и Кутберт хотел держать его при себе, чтобы до своей смерти не забыть никого отблагодарить за его дар и каждому воздать должное. Он оставил с собой и другого брата, который долгое время страдал тяжким поносом, и врачи не могли его исцелить, но за свою религиозность, рассудительность и серьезность он был сочтен достойным услышать последние слова человека Божьего и стать свидетелем его отбытия к Господу.