Истории моего папы. Записки боевого лётчика

Кобра – ядовитая змея в Средней Азии и других странах. Аэрокобра – американский самолёт-истребитель, поставлявшийся нам по Ленд-лизу, на котором я летал во время войны, переводится, как воздушный змей. Это было после корейских событий, где-то в 1954-м году. Нам читали приказ о том, как погиб лётчик в Средней Азии на самолёте аэрокобра. Я уже шесть лет летал на реактивных самолётах, а там ещё летали на поршневых. Лётчик взлетел, стал набирать высоту до семи тысяч метров, и увидел, что по ручке управления ползёт кобра. Передал по радио о случившемся, получил команду идти на посадку. Посадив истребитель, доложил об этом командиру полка, тот не поверил, велел обыскать самолёт. Змею не нашли. Тогда он поручил командиру эскадрильи проверить это в полёте. Да, действительно, при наборе высоты около семи тысяч метров, змея выползла и поползла по ручке управления к лётчику. Он, конечно, испугался, доложил об этом по радио, но, с перепугу, видимо, сорвался в штопор и погиб.

Что же там произошло на самом деле? Не известно. Вероятно, змее стало на высоте не хватать кислорода. Пилот пользовался кислородной маской, но кислород из-под неё травит, вот кобра и поползла к источнику кислорода. Всем жить хочется. Как она в самолёт заползла, и где там пряталась, что её не могли обнаружить, одному богу известно. Возможно, под стойкой шасси.

Полкан

Я сейчас уже и не помню, как к нам из Китая попал щенок по кличке Полкан. Кто и как привёз его в своё время? Но точно помню, что он попал к нам из Китая. Это была помесь дворняги с овчаркой, но Полкан вырос добрым и понятливым. Солдаты сделали для него будку и поставили туда котелок. Когда Полкан подрос, он брал в зубы котелок и шёл в лётную столовую. Пёс прекрасно знал, когда наступает время завтрака, ужина и обеда. Знал, что лётчиков лучше всех кормят и шёл именно туда. Получив свою порцию, Полкан возвращался к себе в будку, неся котелок в зубах, и там всё съедал. Он знал всех людей в гарнизоне и не лаял на своих. Чужих он облаивал очень громко, но не кусал. Полкан ходил вместе с нами на полёты, видимо считая, что это – его работа. Но к самолётам близко не подходил, чётко зная, где его место. Когда командир строил лётный состав перед полётами для дачи последних указаний, он садился на правом фланге, как бы вставая в строй. Во время полётов аэродром под Москвой в Инютино охранялся солдатами, чтобы гражданские не переходили взлётную полосу. Полкан знал, что, если, солдат идёт с автоматом, значит охраняет аэродром, и шёл вместе с ним, тоже нёс службу. Так продолжалось в течение трёх, четырёх лет, но потом пёс куда-то исчез.

Жареный комиссар

Пишу по рассказам лётчиков, которые прибыли к нам в полк в Корею воевать. К осени 1951 года нас осталось немного, многие лётчики по болезни уехали на Родину. Это было на аэродроме Кубинка. Лётчик запустил двигатель, а впереди самолёта проходил комиссар эскадрильи – тоже лётчик. Я, в своё время, тоже занимал эту должность. При полном газе его засосало в сопло самолёта. Лётчик взлетел, не подозревая об этом. Но двигатель, естественно, не развивал полную мощность, тяга уменьшилась. Лётчику пришлось совершить экстренную посадку. Открыли люк осмотра двигателя, а там кости. Запретили полёты, построили личный состав, нет комиссара эскадрильи. Потом говорили, что комиссары все меченные.

Парадная дивизия. Кубинка

С марта 1949-го г. по ноябрь 1950-го, я служил в парадной дивизии в знаменитой Кубинке. Её ещё, иногда называли, «Придворная дивизия», так как там служили все сынки министров, зам. министров, главнокомандующих, и я – Швейк, сын крестьянина. Попал я туда случайно. После расформирования войск в Австрии, я был направлен в Калининград, город Гурьевск в 1947-ом году. По-немецки он назывался Нойхаузен, но наши переименовали его в честь погибшего при взятии горда штурмом генерала Гурьева. Осенью 1947-го года у меня на аэрокобре Р-39 отказала рация, вследствие разрядки аккумулятора, и я вернулся на аэродром. При выпуске шасси оборвалась цепь от ручного управления, пришлось сажать самолёт на брюхо. Весной 1948-го отказал двигатель самолёта, за счёт высоты, планируя, дотянул до ближайшего аэродрома и зашёл на посадку, выпустив шасси. Аэродром был грунтовый, посадочная полоса раскисла, грунт мягкий. При посадке сломалась правая стойка шасси, сохраняя инерцию, полетела вперёд строго по курсу движения самолёта. Шасси очень быстро вращалось в воздухе, вися над моей кабиной, вот-вот упадёт. Может врезаться в кабину, ранить, или, даже, убить. Самолёт, проскользив на брюхе несколько сотен метров, потерял скорость, и его стало разворачивать вправо. Он лёг на правую плоскость и остановился. Шасси упало метров в семи впереди меня, продолжая крутиться.

В первом случае отказало реле зарядки аккумулятора, ещё при проверке на земле. Я отказался лететь на неисправном самолёте. Начали менять реле, все отказывались работать, когда поставили четвёртое по счёту, оно заработало, но в полёте все-равно отказало. Командир АЭ сказал тогда: