Истории молодого математика

Фимка жил на Невском в доме 77, что на углу с Пушкинской, то есть в пяти минутах ходьбы от Марата, 19. Входя в коммунальную квартиру на третьем этаже, я шел направо по длинному темному коридору, куда выходили комнаты жильцов, стучал в последнюю дверь с левой стороны и попадал в Фимкину комнату. Когда мы учились в первом классе, его отец еще не демобилизовался, и Фимка жил с матерью, как и я. По-видимому, это тоже сблизило нас, но наши матери особого интереса друг к другу не почувствовали, и, сохраняя всегда хорошие отношения, не подружились. Естественно, его мама, изящная и жизнерадостная Анна Соломоновна, была существенно моложе моей, у нее была своя молодежная компания, и муж ее остался жив. На празднование Нового тысяча девятьсот сорок шестого года она позвала меня, разумеется, в соответствии с желанием сына. Моя мать самоотверженно настаивала, чтобы я пошел, хотя то был мой день рождения. «Тебе будет веселей», – убеждала она меня, и я, глупец, послушался.

На празднике, где все было очень вкусным и меня не забыли поздравить с днем рождения, до меня вдруг дошло, что я наделал, оставив ее одну. Сидя за столом, я не выдержал и горько заплакал, а на вопрос: «Что с тобой?» ответил, хлюпая носом: «Мне маму жалко». С пакетом конфет для мамы меня отвели домой.

Однажды, явившись к Фимке, я увидел его отца в военной форме. Тот день запомнился мне необычайно ярко, ибо чуть было не стал последним в моей жизни. В какой-то момент я сидел на диване, а Фимка стоял передо мной, хвастаясь отцовским трофейным «вальтером». Секунду назад тот лежал на столе рядом с кобурой и кожаным ремнем и вдруг оказался в Фимкиных ладонях, направленный мне в грудь. «Бабах!» – сказал Фимка, собираясь нажать на спусковой крючок, но отец успел схватить пистолет. С патроном в обойме, он не был поставлен на предохранитель. Я недолго завидовал Фимке, поскольку его папа не остался с ними. В войну у него появилась другая женщина, и он уехал из Ленинграда.

Какое-то время Фимка опять жил вдвоем с матерью, а я продолжал часто бывать у них. Мы просиживали вечера за шахматной доской или играли в настольные игры: лото, домино и др., но этот период длился недолго. Его мама вторично вышла замуж, у Фимки появился маленький брат, и проводить у них много времени стало невозможно. Тем не менее, оставались школа и улица.

Раз, будучи учениками четвертого класса, мы шли вдвоем из школы. Стояла ранняя осень. Было тепло и сухо. У каждого из нас на шее алел красный галстук. Мы заглянули в мороженницу у арки Колизея, выпили по граненому стакану томатного сока, предварительно ответив на вопрос: «Вам с солью или с перцем?», и пересекли Невский. Далее наши пути должны были разойтись: ему – налево, мне – прямо, но расставаться не хотелось, и Фимка решил проводить меня до дома. В таких случаях, дойдя до цели, мы поворачивали обратно и еще долго, меняя направления, болтались по Марата и Невскому между нашими домами.

В тот день мы, размахивая портфелями, самозабвенно спорили о счастье человеческой жизни. Если коротко, я утверждал, что умрет счастливым тот, чья жизнь прошла в полном соответствии с благом человечества. Н. Г. Чернышевский был бы мною доволен, но выслушать, что думал по этому поводу Фимка, я не успел, ибо шедший за нами мужчина громко произнес: «Ишь, жидята расшумелись!» Мы притихли и пропустили его вперед.

Кстати, не приходилось ли вам испытывать удар кастетом? Надеюсь, что нет. А мне довелось однажды, в седьмом классе. Сейчас расскажу об этом случае.

В Фимкиной квартире на Невском, 77, двигаясь по коридору к его комнате, надо было миновать пару дверей, за одной из которых жил парень Юрка С., года на два старше нас. Был он, выражаясь по-нынешнему, приблатненным, но Фимку не обижал, рассказывал ему о своих приключениях, а тот кое-что и мне передавал. В то время Юрка в школе уже не учился, ушел в техникум. Он собирался стать писателем и заполнял бисерным почерком записные книжки. И вот однажды в школе после уроков спускаюсь я по лестнице, открываю дверь в вестибюль и останавливаюсь, разинув рот, не в состоянии сделать вдох. «В зобу дыханье сперло», – как выразился поэт. Помню свой ужас и недоумение от внезапной боли в груди и остановки дыхания, но, в конце концов, вдохнуть удалось, и я попытался понять в чем дело. Передо мной стояли Фимка и Юрка. «Что? Понравилось?» – поинтересовался Юрка, показывая ребристую металлическую пластину, удерживаемую на правой руке четырьмя пальцами. «Ты что, с ума сошел?» – с трудом выдавливаю я. «Да я пошутил», – отвечает мне будущий Джек Лондон, помахивая кастетом и широко улыбаясь.

В пору полового созревания постоянным местом наших с Фимкой вечерних прогулок был Бродвей[27]. Отправившись туда, можно было обязательно наткнуться на кого-нибудь из приятелей. Компании «чуваков» «хиляли» от одного конца Брода до другого и обратно, пытаясь «клеить» приглянувшихся «чувих». Не знаю, как с другими, но в нашем случае – всегда безрезультатно. Тем не менее, романтика Бродвея тянула, как магнит.

Первое место в районе!