Истории молодого математика

Сам Револьт производил на меня сильное впечатление. Не знаю, думал ли он заинтересовать меня своей борьбой, но моя мама, страшно напуганная перспективой для меня побывать в тюрьме, помчалась к тете Мариам и потребовала, чтобы меня ни в коем случае не втягивали. Так оно и произошло, и я, честно скажу, рад этому. Не стоило мне, еврею, заниматься политическим «обустройством России»[75], которая не раз давала мне понять, что я ей чужой. Ведь государственная дискриминация евреев в СССР расцветала на фоне массовой бытовой юдофобии.

Миша Данилов

Мы с Даниловым были одногодками и поступили на матмех одновременно, но он на астрономическое отделение, в отличие от меня, выбравшего математику. Не помню, как это произошло, но мы вскоре подружились, и я стал бывать у него дома. В то время он жил один, без родителей, и мы могли свободно болтать, просиживая вечера в захламленной, но уютной комнате с окнами на Мойку. Меня удивляло его, абсолютно мне самому не свойственное, гедонистическое отношение к времяпрепровождению.

«Знаешь, – однажды сказал мне он, – больше всего мне нравится сидеть вечером в полутьме на диване, включив “телефункен”[76], смотреть на зеленый огонек и слушать музыку.» Все, что окружало молодого Мишу Данилова, становилось необыкновенным, самым лучшим, и, по его словам, каждый из его друзей обладал талантом, был интереснейшей личностью.

Но к астрономии Миша любви не питал, чувствовал, что его настоящее призвание – театр. Еще в школе он занимался в каком-то театральном кружке и был замечен Зоей Карповой, актрисой БДТ им. Горького, которая посоветовала ему продолжить обучение в руководимой ею театральной студии Университета. От меня Миша не скрывал, что поступил на матмех лишь с целью получить разрешение учиться в студии. Был сразу принят и немедленно стал своим и уважаемым человеком.

Однажды, когда мы были на втором курсе, он предложил мне выучить и рассказать стихотворение Маяковского «Мелкая философия на глубоких местах». Помните: «Превращусь не в Толстого, так в толстого»? Прослушав мою декламацию, он посмеялся и уговорил меня сдавать экзамен в студию, но не в старшую группу, конечно, где он находился с самого начала, а в младшую.

Почему уговорил? Неужели обнаружил актерское дарование?

Нет, обнаруживать было нечего. А уговорил, скорее всего, потому что преодолевать расстояние между 10-й линией и Главным зданием веселее вдвоем, чем в одиночестве. Короче, для компании.

Почему согласился я? Неужели захотел стать актером?

Нет, конечно, не захотел, а согласился из острого любопытства.

Замечательным оказалось то, что меня, не без мишкиной протекции, приняли. Тогда младшей группой руководил молодой Игорь Горбачев[77], бывший студиец и ученик Карповой. Сначала я пару раз сходил на «этюды». Это – вот что такое: у тебя в руках нет ни иголки с ниткой, ни носка, но делаешь вид, что штопаешь, и т. п. Вскоре я это занятие бросил, но поскольку в студии было страшно интересно и меня там уже знали как мишкиного друга, я туда ходить не перестал. Миша, который, как я уже отмечал, всегда подчеркивал элитарность своих друзей, театральному сообществу рекомендовал меня как гениального математика.

Довелось посещать и театральные спектакли студийцев, и капустники. Стоя за кулисами, я мог видеть, как волнуются актеры перед выходом на сцену и как реагируют, покидая ее, как гримируются и снимают грим. Я слушал, как они обсуждают свои и чужие промахи. А когда после спектаклей на сцене устраивались ночные застолья с водкой и немудреной закуской, я вместе с другими хохотал, едва не падая со стула, от анекдотов, рассказанных истинными мастерами жанра. Дополнительное очарование придавало, естественно, и присутствие противоположного пола с яркими внешними данными.

Я знал, что все это – по сути своей не мое и скоро для меня кончится, и тем более ценил экзотические впечатления, неожиданно подаренные мне жизнью.

Несколько слов по поводу вышеупомянутой водки. Недавно мне попалась научно-популярная статья, где утверждалось, что у евреев имеется особый ген, препятствующий пить больше нормы. Может, у меня и есть этот ген, но в той молодой веселой театральной компании он иногда забывал о своих «обязанностях». Тогда приходилось, с трудом сохраняя равновесие, шагать через Дворцовый мост, по Невскому и, наконец, по Марата до моего дома, где мама выхаживала меня после приступов тошноты. Кружилась голова, я засыпал, а наутро, как положено, мучился от похмелья. Но вскоре мой ген-хранитель перестал отлынивать – водку, хорошо охлажденную, я пить научился и всегда пью в меру[78].