Истории молодого математика

Только что упомянутую свою первую статью я позже не отправил в нормальный журнал, так как в ней было много наивного. Но за нее я получил первую университетскую премию 100 рублей (на конкурсе студенческих научных работ).

Рекомендовал ее профессор С. М. Лозинский, заведующий кафедрой анализа в 1956–1960 годах. В заключение его отзыва говорилось: «Результаты могут составить отличную дипломную работу по любой из кафедр: анализа или обыкновенных дифференциальных уравнений».

С. М. Лозинский (около 1967 г.)

Сергей Михайлович был сыном умершего за два года до описываемых событий замечательного поэта и переводчика Михаила Леонидовича Лозинского[92], о котором я услышал много позже. После его смерти Сергей Михайлович, человек высокой гуманитарной культуры, написал блестящие воспоминания о том, как его отец работал над переводом «Божественной комедии» Данте Алигьери[93]. Со студентами он держался уважительно, но суховато, с едва заметной, я бы сказал, снисходительной улыбкой. Отличаясь особой требовательностью к оформлению научных работ, он даже прочитал всем студентам лекцию о том, как писать статьи. Кстати, в упомянутом его отзыве о моей рукописи имеется комплимент: «Работа написана много лучше, чем можно ожидать от студента третьего курса».

Отзыв С. М. Лозинского о моей первой студенческой научной работе

Чтобы высказать свои замечания о моей работе, С.М. пригласил меня к себе домой. И вот я появился в расположенной на Каменноостровском проспекте его квартире, первой увиденной мною профессорской квартире. С.М. провел меня в огромный кабинет, где все стены, от пола до потолка, были закрыты книжными шкафами. То была библиотека как минимум трех поколений – еще дед Сергея Михайловича, присяжный поверенный, т. е. адвокат в Российской империи, был известным библиофилом. Входя в кабинет, я увидел по правую руку от двери огромный письменный стол красного дерева, покрытый зеленым сукном и освещенный большой настольной лампой под зеленым абажуром. Этот кабинет оставил во мне благоговейное воспоминание на всю жизнь. Вот в каком храме должен творить настоящий профессор!

В 1960 году С.М. покинул Университет, где работал по совместительству[94]. То был год, когда Хрущев, запретив такую работу, нанес удар по материальному благосостоянию научно-технической элиты. Ощутимый удар испытал и матмех, потеряв личность столь высокого морального уровня, как Лозинский. В том же году Ю. В. Линник[95], Л. В. Канторович[96] и А. Д. Александров ушли с заведывания кафедрами теории вероятности, вычислительных методов и геометрии, соответственно. Напомню еще, что в 1959 году скончался Г. М. Фихтенгольц. Таким образом, буквально за год матмех сильно обеднел.

Хор матмеха

Вот документ, характеризующий другую часть моей жизни на третьем курсе. Это – грамота, выданная

Мазья В.

Участнику хора матмех. ф-та ЛГУ

За активное участие в VI традиционном

«ПРАЗДНИКЕ ПЕСНИ»

во Дворце Культуры имени С. М. Кирова

11 мая 1957 года

Грамота за пение в хоре

Конечно, факультетский хор – это не Большой Университетский под управлением Г. М. Сандлера, гремевший на всю страну. Туда-то брали не каждого. А в нашем матмеховском хоре я пел баритоном. Голосовые данные имел скромные, но, если бы вы знали, какое блаженство участвовать в многоголосном пении! До сих пор за душу берет: «На речке, на речке, крутом бережочке, мыла Марусенька белые ноги…» или «Ветерочек, мой челночек до курляндки донеси…»

Мои сомнения и советы С. Г. Михлина

Возвращаюсь к математике. Несмотря на описанный выше локальный успех с критерием де ля Валле-Пуссена, мне казалось, что я отстаю. Друзья регулярно посещали семинары и слушали спецкурсы. Например, Юра Бураго, на год старше меня, давно выбрал геометрию, ходил на лекции и посещал семинар А. Д. Александрова, Рудик Ясногородский, с моего курса, учствовал в алгебраическом семинаре Д. К. Фаддеева. Оба щедро делились впечатлениями со мной. Юра жил тогда на улице «Правды», и домой нам было по пути. Поэтому, когда мы возвращались с 10-й линии пешком, он излагал мне геометрические теоремы, услышанные на семинаре. А я незнакомую математику на слух воспринимаю плохо. И, вообще-то, ни алгебра, ни геометрия меня не привлекали.

Начинался третий курс. Я решал в то время задачи из двухтомника Полиа и Сеге[97], а также пытался освоить великолепную книгу Харди, Полиа и Литтлвуда «Неравенства». Однако, не имея определенных планов на будущее, начинал нервничать.