Все годы присутствие В.И. очищало атмосферу на факультете, и, вообще, в Университете он пользовался огромным влиянием. В 1956 году В.И. «пробил» М. Ш. Бирмана[122]
на физфак, причем в схватке с руководством Университета заявил: «Или берете Бирмана, или я ухожу из ЛГУ».Несомненно, и в моем случае трудности возникли в Главном здании, где находились партком и могущественный проректор по кадрам Сергей Иванович Катькало, «специалист по еврейскому вопросу».
Сам я не воспринимал перспективу аспирантуры как трагедию, в отличие от С.Г., который смотрел в будущее. Он знал, что после окончания аспирантуры мне будет невозможно остаться в Университете. Но буквально за неделю до распределения, Владимир Иванович с заговорщицким видом завел С.Г. и меня в пустую аудиторию и, посмеиваясь, сообщил, что все получилось, что меня возьмут. Он предупредил: «Вам предложат на выбор: аспирантуру или НИИММ[123]
. Не вздумайте согласиться на аспирантуру.»Так я попал в НИИММ, точнее, стал младшим научным сотрудником лаборатории матфизики Модеста Михайловича Смирнова[124]
. Не являясь заметным математиком, он был на редкость доброжелательным человеком. В 1968 году меня перевели в лабораторию методов вычислений, которой руководил С. Г. Михлин. И все годы в НИИММ я занимался тем, чем хотел. «Мазья работает на себя», – поставила на мне клеймо администрация, но это было не совсем верно. В течение многих лет я читал лекции студентам и руководил дипломниками. Вот отрывок из моей характеристики того времени: «В разные годы В. Г. Мазья читал на общественных началах курс математической физики на матмех факультете, курсы анализа на экономическом и географическом факультетах ЛГУ, а также различные спецкурсы, в том числе “Теоремы вложения функциональных пространств” и “Дополнительные главы теории эллиптических уравнений”. Вместе с С. Г. Михлиным руководил семинаром кафедры математической физики по общей теории уравнений.»Только что упомянутый семинар работал с начала марта 1967 года по вторникам на 10-й линии. Начался он с доклада В. А. Солонникова[125]
об эллиптических системах. Среди докладчиков были: М. А. Красносельский, И. Ц. Гохберг, А. И. Кошелев, Н. Н. Уральцева, Г. Ангер, Г. М. Вайникко, А. Лангенбах, Г. Вильденхайн, Л.-И. Хедберг, М. И. Фрейдлин, И. Б. Симоненко, З. Пресдорф, Н. Л. Василевский, Г. С. Литвинчук, Б. Зильберманн. Чувствую, что не всех назвал, но кого пропустил – не помню.Зигфрид
То, что было очевидно школьникам и студентам моего времени, возможно, требует пояснения сегодня. Полученное моим поколением воспитание «в духе пролетарского интернационализма» исключало ненависть по национальному признаку. По классовому – ненавидь на здоровье, а по национальному – нельзя. Даже тот факт, что мой отец погиб на войне с Германией и что в результате войны я лишился многих близких, никогда не вызывал у меня неприязни к немцам как таковым. Виноваты во всех ужасах были фашисты.
Поэтому не было ничего неестественного в том, что в годы молодости одним из моих близких друзей стал Зигфрид Пресдорф[126]
. Я познакомился с ним в 1958 году, в начале четвертого курса, когда он поступил на первый курс, хотя был всего годом моложе меня.Зигфрид приехал из ГДР[127]
с довольно слабым знанием русского, но вскоре начал говорить с нормальной скоростью и едва уловимым акцентом, напоминавшим прибалтийский. В течение его студенческих лет мы общались не слишком часто, но, несомненно, испытывали взаимную симпатию. Я узнал от него, что он, как и я, рос без отца, который в начале войны погиб на Восточном фронте.А в 1963 году Зигфрид защитил диплом под руководством С. Г. Михлина и уехал в Лейпциг, где получил разрешение поступать в аспирантуру ЛГУ – рекомендация С.Г. многого стоила для математиков ГДР. В аспирантуре Зигфрид провел три года.
Как сейчас помню нашу первую встречу на семинаре В. И. Смирнова осенью 1963 года. А затем мы стали видеться регулярно – или на семинаре, или у Соломона Григорьевича дома: я в те годы был близок с С.Г., научным руководителем Зигфрида. Темой его будущей диссертации должны были стать одномерные сингулярные интегральные уравнения с вырождающимся символом, а я, под влиянием С.Г., интересовался в то время близкой тематикой, но в принципиально отличающемся многомерном случае. В результате у нас с Зигфридом появилась и математическая тема для разговоров.
Жизнь в общежитии на Детской улице, где он провел семь лет, была не слишком комфортабельной, не говоря уже о нерегулярном столовском питании. Последнее, возможно, вызвало у Зигфрида язву, которую оперировали в Ленинграде. Выходила его после операции жена Розвита, в то время студентка одного из ленинградских медицинских институтов.
Оставшись с половиной желудка, он в будущем никогда не чувствовал себя здоровым. Впрочем, понять это, глядя на него, было невозможно. Элегантный, и, хочется сказать, красивый, он никогда не жаловался и таким выглядел всю жизнь.