Истории молодого математика

То, что вы сейчас прочли, относилось к тому немногому, что я знал, и отбарабанил преподавателю философии С. Г. Шляхтенко[136], надо сказать, умному и доброжелательному человеку. Он потерял зрение в результате ранения на фронте. Сергей Григорьевич был, по-видимому, доволен ответом и задал мне самый естественный дополнительный вопрос (хоть один такой вопрос входил в правила игры). Он всего лишь попросил меня дать пример абстрактной возможности. «Поскольку на основной вопрос я полностью ответил, возможность того, что Вы поставите мне двойку, является абстрактной», – ответил я, и, еще не закончив, но уже не в силах остановиться, понял, что делаю страшную глупость, что пропал. Шляхтенко усмехнулся. «Ну что же, – сказал он, – посмотрим, как Вы владеете аппаратом», – и попросил меня дать определения каких-то философских понятий. Я, разумеется, поплыл. Уяснив бесконечную малость моих познаний, он поставил двойку и иронически прокомментировал: «Вот Вам пример превращения абстрактной возможности в реальную». Человек гуманный, он, узнав о моей приближающейся защите, разрешил вскоре прийти на пересдачу, и, во второй раз, больше не готовясь, я заработал тройку – удовлетворительно, что удовлетворило и меня. В будущем, на защите, оценка по философии никого не интересовала. Кандминимум сдан, и прекрасно!

Защита в МГУ

Защищаться в ЛГУ я не мог, потому что в тот момент, борясь с блатом, не разрешали защищать диссертацию в своем Ученом Совете. Для меня беда была невелика. По совету С.Г. я представил работу в МГУ.

Защита происходила 6 апреля 1962 года в аудитории 14–08 и началась в полчетвертого под председательством академика П. С. Александрова[137]. Оппонентами были O. A. Олейник[138] и В. А. Кондратьев[139], а отзыв «головного предприятия» подписали М. А. Красносельский и С. Г. Крейн.

Все четверо предлагали присудить мне сразу докторскую степень. На защиту приехал С. Г. Михлин, который выступил в поддержку[140]. Единогласно проголосовали за присуждение кандидатской, затем еще раз – признать работу выдающейся (в то время такое иногда бывало, но в дальнейшем ни в каких документах не отражалось). Оставалось лишь проголосовать за докторскую, но сделать это не успели. В четыре часа у некоторых членов Совета начинались лекции и кворума для третьего голосования не хватило. Был назначен другой день голосования – в точности через две недели. Перед возвращением в Ленинград С.Г. просил Г. Е. Шилова[141] проследить, чтобы все прошло гладко.

В назначенное время я появился в МГУ на мехмате и скромно пристроился в последнем ряду в зале заседаний Ученого Совета. Просто провести голосование не получилось – среди членов Совета появились те, кто отсутствовал в прошлый раз. Началось обсуждение, обратились к Г. Е. Шилову как к специалисту, но он, расхваливая работу, объяснить ее не мог, поскольку никогда не видел. Я ждал, что меня вызовут к доске, но этого не произошло, а потом раздали бюллетени, и я получил на два голоса меньше необходимого числа. Подхожу к Г. Е. Шилову сразу после объявления результата, а он хватается за голову: «Почему же Вы не сообщили, что присутствуете? Объяснили бы свою работу сами!»

Г. Е. Шилов (около 1967 г.)

О. А. Олейник (около 1967 г.)

М. И. Вишик (около 1967 г.)

Но, как говорится, поезд ушел, и я вернулся в Ленинград 21 апреля 1962 года не солоно хлебавши, но и не очень расстроенный. A через два дня появилась на свет моя дочь Галя[142].

Увидев меня на факультете, А. А. Никитин сказал прямо: «Получи ты сразу докторскую – помогли бы с квартирой, а так – нет.» Жилищный вопрос и тогда и некоторое время впоследствии стоял передо мной во весь свой гигантский рост.

Ну вот, кажется, все рассказал про защиту своей кандидатской. Ах нет, забыл самую малость. О чем она была, эта диссертация? И почему вызвала вышеописанные события? Попробую пояснить.

Работа называлась «Классы множеств и теоремы вложения функциональных пространств». Для специалиста суть ее можно выразить одной фразой: «Неравенства типа С. Л. Соболева для функций, заданных на области, эквивалентны изопериметрическим или изоемкостным неравенствам для произвольных подмножеств этой области». Будучи абракадаброй для неспециалиста, приведенная формулировка казалась тавтологической и большинству окружавших меня матфизиков. А когда я демонстрировал эффективность своих условий на конкретных областях с нерегулярными границами, мне говорили, что в приложениях математики такая экзотика не встречается. Однажды С. Г. Михлин заметил: «Володя, Ваши примеры очень интересны, но ни одна мама не пустит своего ребенка гулять по таким оврагам.»

Тем не менее, в том же 1962 году за работу по теоремам вложения я получил только что объявленную премию Ленинградского Математического Общества «Молодому математику», обогнав на один голос Осю Романовского[143].

Защита в ЛГУ