Антропология стоиков соответствует основной мысли их онтологии. А так как их дуалистическая онтология соответствует традиционной, религиозной онтологии, то, естественно, и антропология стоиков по своей схеме соответствует традиционно-религиозной антропологии. Человек состоит из тела и души. Значение души обосновывается не только тем, что она определяет все действия тела (что является элементарной и всем хорошо известной эмпирической истиной), но, главное, тем, что душа является истечением (эманацией) божественной мировой души. Мыслью об эманации стоики подтвердили свое согласие с традиционно-религиозным убеждением в онтологическом тождестве человеческой души и божественной сущности. Это тождество, по существу, определяет и сходство функций. Как душа человеческая определяет поведение принадлежащего ей тела, так и божественная душа (в данном случае это синоним Бога) определяет бытие вселенной. Философской добавкой к этой, в сущности, традиционно-религиозной антропологии стала мысль стоиков, взятая ими у Аристотеля, что специфической особенностью человеческой души является её разумность, реализуемая прежде всего в познавательной деятельности[43]
. В соответствии с традиционно-религиозным убеждением стоики признавали и бытие души после смерти тела.Признание стоиками в своей онтологии реальности духовной наряду с реальностью материальной, а также признание ими в своей антропологии бессмертия души логически неизбежно приводило их и к признанию реальности Бога и ценности религии. Богословие их носило, конечно же, естественный характер. В формировании его они, как философы, не могли исходить из признания сверхъестественного откровения – что характерно для традиционно-религиозной мировоззренческой позиции, – но могли полагаться только на естественные возможности своего разума. Именно человеческий разум является единственным критерием правильности религиозных суждений. Логичным выводом для такого типа умствования на тему сущности религии может быть только пантеизм.
Мир разумен, ибо тождественен Логосу (= Вселенскому Разуму = Богу).
Действительно, стоический пантеизм стал хрестоматийно образцовым в истории философии. Мир разумен, потому что он тождественен Логосу (= Вселенскому Разуму = Богу). Жизненная задача человека, в теории, – осознать своим умом, что в своем поведении он должен подчиняться требованиям Разума (= Бога). Осознание это обеспечивается тем, что человек обладает разумом, качественно тождественным Разуму Бога (разница количественная, в масштабах), и поэтому человек может понять эти требования Бога, и необходимость их осуществления. А как это подчинение осуществить на практике, это уже другая задача, относящаяся к практической философии, этике.
Философия есть искусство правильной жизни.
Для стоиков этика не была просто естественной прикладной частью их теоретических положений – что технически невозможно было бы осуществить по причине эклектического характера их учения, – а сущностью их философии. Для них философия – это прежде всего искусство правильной жизни. Именно искусство, т.е. практический навык в осуществлении определенного образа жизни, а не отвлеченное умствование, метафизика. В научении этому искусству они и видели основную задачу своих умствований (без которых вообще обойтись, конечно, невозможно даже и на практике). Правильная жизнь понималась стоиками в первую очередь как жизнь, свободная от аффектов. Только душа, освободившаяся от аффектов, может приобрести то глубокое спокойствие, без которого доступное для человека счастье – в обычном его понимании – в принципе невозможно.
Первая задача «мудреца» – достижение состояния «апатии».
Поэтому первой задачей «мудреца», т.е. человека, ставшего на нравственно правильный путь жизни, является достижение состояния «апатии» (= бесстрастия[44]
), наиболее полного очищения души от аффектов. Этот ход мысли не нов, так рассуждали ещё киники, чьими преемниками в этике стоики и были. Но так рассуждали не только киники и стоики. И другие направления эллинско-римской философии – эпикурейцы, скептики, неоплатоники, о которых речь будет вестись позже, также культивировали эту мысль о необходимости в практической жизни обеспечить прежде всего спокойствие души.