История античной философии

Настоящей систематичности в изложении скептических доводов достиг только Секст Эмпирик. При этом его изложение вобрало в себя всю полноту античной скептической мысли. Его сочинение – это не только энциклопедия древнего скептицизма, но и, в определенной степени, история всей древнегреческой философии (за исключением, правда, очень важной части этой истории – неоплатонизма). Дело в том, что Секст Эмпирик воспроизводит в своем сочинении не только аргументы скептиков – хотя, конечно, это главная часть всего его сочинения, – но и те положения теоретической философии самых разных авторов, на которые и были реакцией скептические возражения. Эти положения, цитируемые Секстом Эмпириком, оказались в значительной своей части единственным документальным источником, по которому только и можно ознакомиться с содержанием этих философских мыслей. Во всяком случае, сочинение Секста Эмпирика, наряду с сочинением Диогена Лаэртского, признано одним из важнейших первоисточников по истории античной философии.

Для Секста Эмпирика как для скептика естественным исходным пунктом его умствования было оспаривание притязаний «догматиков» – и «догматизма» вообще – на обладание истинным знанием. Под «догматизмом» в ту эпоху понимали чисто теоретическое знание, приобретаемое, что надо подчеркнуть, исключительно умозрением[55]. Говоря современным языком, античный догматизм – это рационализм, т.е. философия, признающая единственным источником истинного знания разум и противопоставляющая себя эмпиризму (сенсуализму), признающему единственным источником знания органы внешних чувств. Догматики есть, разумеется, последователи догматизма, т.е. теоретики, метафизики (коль скоро они противопоставляют себя эмпирикам, естественникам). Секст Эмпирик как скептик оспаривал, конечно, и достоверность эмпирического знания. Но оспорить, прежде всего, теоретиков было для него важнее хотя бы по той причине, что скептические опровержения чувственного, сенсуалистического знания были слишком хорошо и слишком давно известны.

Несостоятельность рационализма (с формальной стороны) обнаруживается следующими соображениями.

Невозможно определить критерий истины. Без критерия истины нельзя опознать истину, т.е. констатировать наличие истины. Но в чём этот критерий состоит? Для ответа на этот вопрос необходимо предварительно найти соответствующий критерий, т.е. критерий критерия. А для нахождения этого второго критерия понадобится уже следующий, третий критерий – критерий-критерия-критерия! И в этом каламбурном словосочетании звенья могут добавляться до бесконечности. Но главная задача оказывается неразрешимой.

Если нахождение критерия истины доверить человеческому уму, то возникает вопрос, какому – индивидуальному уму или совокупности индивидуальных умов? Если индивидуальному, то непременно появляется теоретически неразрешимый вопрос – на основании чего одному из индивидуальных умов отдать предпочтение? Если указать на совокупность индивидуальных умов как на инстанцию, которой поручается решение задачи о нахождении критерия истины, то встает также теоретически неразрешимая проблема – на основании чего эта совокупность индивидуальных умов может прийти к согласию мнений, если эти мнения окажутся по содержанию различными?

Какой способности человеческой души можно доверить отыскание критерия истины? Ясный и точный ответ на этот вопрос дать невозможно. Естественно предположить, что отысканием критерия истины должен заниматься рассудок (= ум) человека. Но рассудок находится внутри человека и поэтому что-либо истинное знать о внешних для человеческого тела предметах он не может. Не может он найти и критерий истины, при помощи которого и предполагается обнаруживать истину в сфере внешнего для человеческого тела предметно-чувственного мира. Может быть, органы внешних чувств найдут критерий истины? Но к ним доверия ещё меньше, чем к рассудку. Хотя бы по той хорошо всем известной причине, что органы внешних чувств содержат в себе в качестве знания не предметы внешнего мира, а лишь свои собственные ощущения об этих предметах. Итак, органы внешних чувств содержат в себе в качестве знания о внешнем мире самих себя.

Сам поиск критерия истины вообще выглядит делом не только бесплодным, но даже сомнительным в своем замысле. Как можно пытаться выявить критерий истины, если философы не могут определить, что вообще есть истина (с формальной точки зрения). Ведь истину можно представить только в виде двух вариантов: 1) она есть нечто безусловное и объективное, 2) она есть нечто относительное и субъективное. Первый вариант исключается по той причине, что, если бы истина была действительно безусловной и объективной, то все бы мыслили её одинаково. Но именно одинаковости в понимании истины фактически и нет, а это значит, что представление о безусловности и объективности истины есть фикция, которую во внимание принимать не имеет смысла. Второй вариант исключается по причине легализации им субъективности истины, означающей отрицание истины. Это делает дальнейшие разговоры об истине бессмысленными.