Следует отдавать отчёт в этой происшедшей в гносеологии перемене, осуществленной александрийскими философами, поскольку эта перемена носит радикальный характер. Александрийцы, по сути, публично отказываются от философии в том её виде, как она задумывалась при её возникновении в Древней Греции. А задумывалась она именно как противопоставление религиозной традиции. А так как религиозная традиция имеет в своей основе категорию «божественного откровения», то противопоставление религиозной традиции в гносеологии означало отказ от «божественного откровения» и признание источником истинного знания именно индивидуального человеческого разума. Скептики на деле, а не на словах, отказались от философии[60]
. Этот скептический отказ от философии должен был бы означать, в том числе, отказ считать индивидуальный человеческий разум источником истины. Но скептики этого не сделали. Они отказались от рациональной метафизики, но не отказались от источника, эту рациональную метафизику производившего, т.е. от человеческого разума. Скептики остановились на полпути, поскольку от результатов индивидуального умствования они отказались, но следующего логического шага на пути сомнения в возможности индивидуального философствующего умствования достичь истины – отказа от самого индивидуального умствования – они не произвели.Источник метафизической истины – «божественное откровение».
Александрийские философы оказались более последовательными, чем скептики. Они не только отказались от индивидуального философского умствования как способа открытия метафизической истины, но и пошли дальше, указав на традиционный источник этой истины – на «божественное откровение». Для возможно большего понимания той интеллектуально-духовной атмосферы, в которой развивалось умствование александрийских философов, надо принять в расчёт следующие два важные обстоятельства культурной жизни той эпохи.
Во-первых, римляне, завоевывая всё новые и новые территории и включая их в свое обширное государство, никогда не подавляли ни местных обычаев, ни местных верований. Это касалось и местных религий, во всех их вариантах. Такая политика произвела особенно сильный эффект именно в Александрии. Здесь сконцентрировались представители интеллектуальных элит всех древних культур и религий Востока (кроме культуры Китая). Возникло, в частности, то тесное переплетение различных религиозно-метафизических теорий, которое получило название «александрийского религиозного синкретизма». Весь этот грандиозный массив религиозного-метафизического знания нуждался в усвоении и систематизации, даже с точки зрения сугубо философской. Ведь скептицизм, доминировавший в философской среде уже несколько столетий, предлагал относиться вполне терпеливо ко всем традиционным верованиям и религиозным убеждениям как к проявлениям того практического знания, которым только и остается довольствоваться, ибо теоретически выверенное абсолютное знание неосуществимо. Такое отношение, разумеется, предполагает познавательное ознакомление с содержанием этих традиционных религиозных учений.
Во-вторых, познавательное усвоение традиционных религиозных учений происходило у тогдашней интеллигенции при помощи того научного аппарата, который сформировался у неё во время получения ею школьного образования. А это школьное образование было в своей основе философским. Поэтому в усвоении религиозного наследия участвовало два фактора – религиозное содержание, подлежащее усвоению, и философский научный аппарат, при помощи которого это усвоение осуществлялось[61]
. Взаимодействие этих двух факторов дало своеобразный результат. Усвоенный религиозный материал, строго говоря, мало походил на тот оригинал, который был целью усвоения. Это была не копия оригинала, а философская модификация оригинала. Что же в этой модификации осталось от оригинала?Бог есть духовность, единство и неизменность. Предметно-чувственный мир есть «истечение» (= «эманация») сущности Бога.