История философии. Средние века

Слово «аналогия», тем не менее, не является чем-то вроде волшебной палочки, взмаха которой вполне достаточно для того, чтобы прояснить все нерешенные проблемы. Ведь всегда можно задать вопрос: «Так что же означает этот термин, применяемый по аналогии?» Фома пытается справиться с этой задачей, установив различие между «способом значения» и «тем, что обозначается» (референцией). Рассматривая термины, подобные «мудрый», нам следует сказать, что, «учитывая способ обозначения, их нельзя назвать подходящими для описания качеств Бога. Ибо их способ обозначения присущ совершенствам». Таким образом, невозможно помочь себе, желая постичь мудрость на основании нашего опыта человеческой мудрости. Так что человеческая мудрость не может быть предикатом Бога. Правда, данный термин используется, чтобы обозначить нечто присущее Богу, а именно его божественную мудрость. И это является позитивной действительностью, которая идентична божественной сущности. Поэтому вряд ли может удивить, когда Фома открыто заявляет: «Нашему пониманию недоступен Бог, в том, что Он есть; но мы понимаем в нем, что Он не есть и как соотносятся с Ним другие вещи».

Несомненно, Фома внес значительный вклад в решение проблемы языка, применимого к Богу. Однако, если не думать, что использование слова «аналогия» способно решить все проблемы, вряд ли можно утверждать, что он не оставил нам никаких проблем, достойных обсуждения. Некоторые теологи считают изъяном Фомы Аквинского его настойчивость в использовании метафизики; так что, держась языка Библии и библейских понятий, мы все поставим на свои места. Но здесь, очевидно, все не так. Ведь вопросы возникают и в отношении к библейскому преданию, когда оно говорит о Боге, отсюда никак не следует, что эти задачи должны решаться на языке выдвигаемых Фомой Аквинским теорий. Хотя в любом случае они нуждаются в философском осмыслении или осмыслении, в котором будет затрагиваться или, по крайней мере, допускаться по умолчании определенного рода метафизика[232]. Дискуссия о языке религии продолжается.

В 1277 году, спустя три года после смерти Фомы, значительное число положений, взятых из разных источников, было осуждено епископом Парижским Стефаном Тампье. Осуждение в первую очередь было направлено против преподавателей факультета искусств в Париже, о чем подробнее будет сказано в следующей главе. Важное в этом деле заключается в том, что, хотя отдельные положения Фомы были включены в осуждающий приговор, однако его имя при этом не упоминалось. Среди прочих положений здесь находилась аристотелевская теория материи как принципа индивидуализации. Вскоре после того доминиканец Роберт Килуордби, архиепископ Кентерберийский, посетил Оксфорд и запретил некоторые из положений, среди которых находилась и теория Фомы о единичности или цельности субстанциональной формы любой субстанции[233]. В 1284 году преемник Килуордби на посту настоятеля Кентербери, Иоанн Пекхам (или Пехам), следуя примеру своего предшественника, охарактеризовал указанные положения как еретические.

Не говоря об общем значении этих постановлений, что будет кратко обсуждено в следующей главе, следует отметить, что они являлись подтверждением того факта, что для наиболее консервативно мыслящих богословов Фома представлялся новатором, и притом весьма опасным. Впрочем, как и следовало ожидать, после канонизации Фомы в 1323 году количество враждебных нападок на него сократилось. Между тем доминиканский орден возобновил усилия по защите Фомы и даже присвоил ему степень официального доктора. И хотя в XIV веке томизм уже являлся почитаемой формой «старого пути» (via antiqua), отличающегося от «нового пути», связанного с именем Оккама и его последователей, в Средние века он не занимал в католической церкви столь высокого положения, какое получил благодаря папской энциклике «Aeterni Partis», изданной в 1879 году папой Львом XIII, и таким постановлениям, как кодекс канонического права, вступивший в силу с 1918 года.

Позиция католической церкви по отношению к учению Фомы Аквинского за последнее время претерпела весьма значительное изменение, что прежде всего касается католических образовательных институтов. Можно только надеяться, что этот процесс будет успешным не вследствие возврата к прошлому, но благодаря подлинной переоценке как личных достоинств Фомы, так и его мыслей настолько, насколько это возможно в современном мире, для непредубежденного и всеохватывающего христианского видения и понимания того, что известно сегодня о мире. Крупнейшие средневековые мыслители, равные Фоме Аквинскому, могут служить источником творческих стимулов и вдохновения. Формальное, хотя и благонамеренное ученичество упускает из виду самое главное, поэтому полный творческих сил мыслитель превращается для них в препятствие, мешающее самобытной и оригинальной мысли.

Глава 13 Аристотелизм и факультет искусств в Париже

1