История Финляндии. Время императора Александра I

Румянцев не был особенно смущен тонко рассчитанной выходкой шведа. Шёльдебранд же решился во что бы то ни стало отыскать выход из положения и отстоять область Каликса. «Желаю вам удачи, друг мой, — сказал ему Стедингк, — но я не уверен и не надеюсь, потому что скорее Вельзевул отдаст обратно душу, чем русские уступят что-либо из того, что они могут ограбить». Проведя ночь за разными комбинациями, Шёльдебранд заметил, что Румянцев старается мешать непосредственному сообщению шведских представителей с Петербургом. Причиной тому, по соображению Шёльдебранда, служило опасение Румянцева, что Стедингк своим большим влиянием на Государя мог исходатайствовать некоторые уступки. Решено было воспользоваться этим опасением Румянцева, и Шёльдебранд составил ноту следующего содержания: король Швеции, сообщая свою волю уполномоченным, сказал, что не смотря на несправедливость сделанных требований, соглашается на них, дабы прекратить кровопролитие, и что Его Величество считает потерю Финляндии несчастным последствием неблагоразумного употребления шведских военных сил прежним правительством; но что касается северной границы, то Его Величеству лично известны благородные мысли Императора Александра, и находит поэтому невозможным признать, чтоб Государь стал требовать малейшей уступки какой-либо части Швеции, зная, что это вызвало бы враждебность против него самого, к чему он, однако, никогда не давал повода; а потому король повелел нам заключить мир во всех остальных отношениях и желает, чтоб переговоры о северной границе происходили в Петербурге, под надзором самого Государя. Стедингк и Шёльдебранд просили представить эту ноту Государю и ждали ответа, после которого, если бы он оказался отрицательным, стали бы добиваться выдачи им паспорта, для обратной поездки в Швецию. Нота была изложена письменно для того, чтоб заставить Румянцева отослать ее в Петербург. Прочтя ноту, Румянцев, немного подумав сказал: «Да, чтоб доказать, как горячо я желаю прекращения ужасов войны и кровопролития, я отошлю курьера к Государю с нотой и буду ждать ответа». Сам же «законодатель мира на севере» — Румянцев не уехал.

По прошествии некоторого времени, был получен ответ Государя. Румянцев, вынув собственноручное письмо Монарха и карту Хермелина, сказал, что Государь желает своему другу, королю Швеции, при заключении мира преподнести букет — область между реками Каликсом и Торнео. Он показал карту, на которой Государь красным карандашом провел прямую линию от Ботнического залива вдоль Торнео к границе Норвежской Лапландии.

Естественно, что Шёльдебранд приписал успех себе, не зная корреспонденции, которую вел гр. Румянцев с Государем. Оказывается, что Румянцев после, второго же, совещания обратился к Государю и стал склонять его на уступку Швеции в вопросе о северной границе. Вместо реки Торнео Румянцев просил разрешить считать границей реку Кеми, протекающую восточнее Торнео. Речь шла всего о нескольких лапландских хижинах и о каких-то железных рудниках между Торнео и Каликсом. «Какое убогое богатство, и стоит ли настойчиво гоняться за ним, рискуя замедлить заключение мира»[16].

«Я согласен с вами, — отвечал Император графу Румянцеву 15-го августа, — что можно уступить шведам в деле о границе на Каликсе. Я желал бы в таком случае, чтобы вместо Кеми вы добились границы на Торнео. Многие причины меня к тому побуждают. Кеми не перерезывает шведскую территорию до Норвегии, что имеет место при Торнео. Притом я получил очень любезное письмо от жителей города Торнео, выражающих горячее желание войти в состав Финляндии. Это еще причина, обязывающая меня не возвращать их Швеции».

Много ума, находчивости и стойкости проявлено было с обеих сторон в дни переговоров в Фридрихсгаме. Стедингк нередко при этом притворно хворал, для того, чтоб переговоры столь же часто велись у него, как у Румянцева. Шведские уполномоченные только тогда окончательно уступили, когда сознали, что не оставалось никакой надежды на помощь Франции. После конвенции в Штральзунде 1807 г. Швеция не могла более вредить Наполеону, и он, вводя в заблуждение и врагов, и друзей, говорил: «Я ничего не выиграю от того, что русские займут Стокгольм».