История Финляндии. Время императора Александра I

Комиссия по финляндским делам уже окрепла, а Армфельт настолько освоился с положением министра России, что соперничать с ним, как колонии, так и секретному комитету было трудно, хотя недовольство своевольной комиссией сильно возрастало. Аминов подчас резко осмеивал несообразности и ошибки комиссии[17]; правительственный совет негодовал на изменения его решений, и члены совета нередко ссорились с членами комиссии; добродушный и преданный Финляндии генерал-губернатор Штейнгель сердился и пререкался с комиссией. Его обходили даже в таких вопросах, как назначение членов правительственного совета. «Генерал-губернатор был здесь, в Петербурге, 14 дней, писал Р. Ребиндер 12 мая 1812 г. Он прибыл сюда разгневанный комиссией и считал себя лично униженным каждой исходящей отправкой (expedition) отсюда. Он откровенно высказал мне, что с тех пор, как учреждена комиссия, в Финляндии не было спокойной минуты, и что всевозможные несчастия были последствием этого адского учреждения. Комплимент не был слишком щедрым, но мы себя утешали тем, что он исходил от старого доброго Штейнгеля». «Если генерал губернатор говорил в таком тоне, то можно судить о духе, господствовавшем в крае. Он распространил это неудовольствие, и оно ежедневно доходит до слуха Государя, и это в ту минуту, когда он подавлен заботами и делами, и когда он идет на борьбу за дело человечества». Далее у того же Ребиндера читаем: «Генерал-губернатор уехал отсюда по-видимому довольный нашими объяснениями. Я его уверил, что мы, конечно, можем быть разных мнений с ним, но что нам необходимо следовать своим убеждениям, как и он своим. Что я совершенно добросовестно повторял мнения всех Государю, об этом могут свидетельствовать все письменные так-называемые resumé, которые сохраняются в нашем архиве... Во всех делах мы старались выслушивать правительственный совет и генерал-губернатора и во многих случаях их заключения бывали одобрены. И не смотря на то, говорят, что мы желаем унизить того и другого».

Штейнгель, обиженный, что следствие по делу о провозе из Ловизы в С.-Петербург 90-ти возов сахара поручено было особо присланному чиновнику, просил об увольнении от должности. Просьба с его объяснениями была Сперанским доложена Государю. Монарх не только не уволил, но особым рескриптом 26 октября 1811 г. выразил ему свое Высочайшее доверие.

Месяц спустя после открытия комиссии, Штейнгель хотел оставить свое место, оскорбленный тем, что в члены правительственного совета было назначено лицо, которого он вовсе не представлял. Армфельт и Ребиндер делали все, чтобы уладить недоразумение. Армфельт передал, что у русского правительства, — которое, кажется, не было благосклонно к генерал-губернатору, — он «давал целые сражения за его счет»; он хотел продолжать у Государя поддерживать Штейнгеля, — не смотря на его неудовольствие и мнительность, — «как человека, который ему угождает». Армфельт писал братьям Шеривалям зимой 1811 — 1812 г.: «На генерал-губернатора злы оба, — и Сперанский, и военный министр, — если я не ошибаюсь, оба его тайные враги. Они говорят о его слабости и о том, что, при всей его честности, он находится в руках жены и секретаря. Если бы так оно и было, то нам, финнам, нечего еще на это жаловаться, и я, в одной из своих промеморий о Финляндии, писал Императору: «Расположение и справедливость его к финнам похожи на те чувства, которые мы предполагаем в сердце нашего доброго Монарха относительно нас, и потому самое искреннее наше желание подольше сохранить этого представителя нашего Государя». «Я уверен, что это произвело эффект», — прибавляет самодовольно Армфельт.

Ребиндер прилежно корреспондировал из Петербурга со своими друзьями в Финляндии. В обширном письме (в январе 1812 г.) он сообщил Маннергейму о той же злобе дня, что «доброжелательный и преданный Финляндии» граф Штейнгель грозит отставкой вследствие того, что Гартман назначен членом сената. «Если бы генерал-губернатор не был известен своими благородными воззрениями и честным характером, то можно было бы подумать, — пишет Ребиндер, — что он принадлежит к той лиге, которая добивается свалить генерала Армфельта и нас за компанию. Я лично слишком уважаю его, чтобы допустить подобное подозрение; но вместе с тем я должен сказать, что поведение его является странным. Я могу клятвенно уверить, что генерал Армфельт во всех случаях брал сторону Штейнгеля, когда его враги, которых много, желали повредить ему. Я сам был свидетелем, как при докладах Армфельт добивался внушить Государю доверие к своему генерал-губернатору. Одним словом, — без того, чтобы быть креатурой Армфельта и признавая, что он, подобно другим людям, имеет слабость, — могу сказать, — иначе я был бы лжецом, — что он являлся покровителем генерал-губернатора...