История Финляндии. Время императора Александра I

Во время нападок на Армфельта, Эренстрём отстаивал его. «Найдите мне другого, — сказал Эренстрём одному из недовольных, — другого, который находился бы в более выгодных условиях, чтобы принести пользу нашему отечеству ; где вы найдете столько способностей, соединенных в одном человеке»? Конечно, нельзя было сомневаться в том, что Армфельт радел о пользе своих соотечественников и воспользовался для этого всем, что давало ему положение в Петербурге и доверие Царя. «Когда вы увидите, что вам противоречат, то скажите мне, — произнес Государь в одной беседе Армфельту: — у меня хорошие шпоры». Армфельт так и поступал. «Я придерживаюсь совета Императора, — признавался он, — и дела идут». 10 февраля 1812 г. Армфельт сообщил Шернвалю: «Меня пугает мысль, что война, которая грозит нам, помешает мне исполнить обширный проект о самостоятельности Финляндии, ибо когда Император отправится в армию, тогда придется нам проститься с правильным ходом дел». Так и случилось. Обширный проект о самостоятельности Финляндии остался невыполненным; но во всяком случае приходится признать, что никогда столько не было сделано в пользу обособления края, как при Армфельте. «Хитрый швед, — сказал Bernhardi о нем, — сумел воспользоваться обстоятельствами». В этом нельзя отказать Армфельту, каких бы мнений ни держаться о его дарованиях.

В феврале 1814 г. Армфельт писал: «Что касается до моего доброжелательства и неустанного труда, то надеюсь, никто не отнимет у меня этих заслуг... Все становится препятствием для постоянного и прочного счастья Финляндии... Каким способом победить ненависть и зависть русских и излечить моих соотечественников от их неловкости и их сонливости»?

Мнения о дарованиях Армфельта были самые разнообразные. Прусский посол, барон фон-Штейн, например, находил воззрения Армфельта дельными, «но не глубокими», так как он лишен был «твердой почвы и действовал скорее в силу побочного влияния, нежели по личному убеждению». Граф Далонвиль (d’Allonville), напротив, был того мнения, что Армфельт вел дела самостоятельно, помимо даже министров. «Редко можно было встретить человека с такими душевными качествами, — утверждал тот же Далонвиль, — с таким быстрым усвоением и пониманием дела и с такой легкостью к работе. Он казался всеведущим, а единственный недостаток его заключался в том, что он хотел зараз обнять слишком многое».

Пылкий Г. М. Армфельт, одержимый манией преобразований, уже в 1811 г. пожелал преобразовать Совет. Против этой реформы поднялся Аминов, находя, что Государь, даровав Финляндии свой особый Совет, тем самым оказал этой «провинции» величайшее благодеяние. Усматривая, что совет «palladium» народа, Аминов рекомендовал отнестись особенно осмотрительно к задуманной реформе, дабы ею не повредить делу и не уничтожить «ту политическую и экономическую пользу», которую приносило это учреждение. Аминов говорил также, что «лучше оставить небольшое зло, нежели ввести незрелое преобразование». Когда мир будет обеспечен, — предполагал Аминов, — следовало бы созвать земских чинов и предложить конституцию. Без сейма управления страны не следовало бы изменять; последствием этого может явиться то, что законы и права не будут уважаемы (как известно, Аминов не раз значительно изменял эти свои воззрения). Однако Армфельт не оставил мысли о пересоздании сего высшего административного учреждения.

В 1813 г. комиссия финляндских дел в Петербурге опять работала над мемориалом о необходимости изменить организацию совета, причем предполагалось упразднить финляндскую комиссию и заменить ее статс-секретарем с особой канцелярией. Поводом к этому было, по словам Армфельта, желание «уменьшить сложность механизма и двойственность власти, а вместе с тем получить денежные ресурсы».

В дело пришлось вмешаться и второму другу Армфельта — Эренстрёму. Он оказался на этот раз довольно консервативным. По его мнению, необходимо было сохранить неприкосновенными те положения, которые уже удостоились утверждения Александра I. «Финляндия, — писал он, — в настоящее время имеет ту конституцию, которую, по предложению Густава III, приняли государственные чины Швеции на риксдаге в 1789 г.». Эренстрём сознавал, что эта конституция — плод поспешности, примененный лишь к требованиям минуты, а потому не предназначенный для далекого будущего. Однако, какие бы недостатки она в себе ни заключала, но она принята в Борго и потому теперь необходимо ей следовать и стараться не давать поводов выступать отдельным административным властям края, которые, распространив свое влияние, будут бесконтрольно хозяйничать и расслаблять правительство. После этих общих соображений, друг Армфельта переходит к собственному проекту.