Вследствие сего состоялся Высочайший манифест 17 — 29 декабря 1809 г., в котором говорилось, что серебряная монета объявлена главной и коренной монетой Великого Княжества Финляндского, действительная ценность которой должна служить мерилом для определения ценности всех прочих находящихся в обращении монет и банковых ассигнаций, с обыкновенным разделением рубля на 100 копеек. Вместе с тем манифест установил, что шведский серебряный риксдалер составляет 1 рубль 44 копейки. Рубль меди объявлен был равным рублю. Для облегчения же торговли, промышленности и всех частных взаимных сношений, шведская серебряная и медная монета, с банковыми ассигнациями оставлялись в обращении до 1 января 1811 г. Российскую серебряную монету предписывалось принимать по установленной цене и с тем, чтобы её отношения к медной монете и банковым ассигнациям определялись в всех частных сделках по курсу на с.-петербургской бирже, сообщаемому финляндскому генерал-губернатору и публикуемому «в первых абоских газетах».
В городе Або с Высочайшего соизволения учреждалась в 1811 г. «вексельно-заемно-депозитная контора для Великого Княжества Финляндского» (Storfurstendömet Finlands Wäxel-Lane-och Depositions-Contoir). Основной фонд конторы был определен в два миллиона рублей банковыми ассигнациями, причем конторе было предоставлено выпускать кредитные билеты мелких купюр ценою в 20, 50 и 75 копеек.
Впоследствии (в 1812 г.) банк переименовали в «финляндский учетно-сохранно-заемный банк» и, наконец, просто «финляндский банк». Его подчинили хозяйственному департаменту финляндского сената, который наблюдал за правильным ходом его дел.
В каком тяжелом положении находилось финансовое дело в крае, в первые годы по присоединении Финляндии к России, видно из заявления Ребиндера, сделанного по поводу предложения об учреждении тайной полиции в Финляндии: «Необходима организация полиции, но на это, как и на многое другое, нужны деньги, а их нет. Кроме того, наш генерал-губернатор не в духе, чтоб думать о наших делах. Дефицит статного ведомства заставил его и всех нас пасть духом. Мы ломали наши непонимающие финансовых дел головы, чтоб объяснить те немногие различия текущего года и прошедших лет. Представить для подписи Государю бюджет с дефицитом — невозможно и это противоречит практике. Казна (stats-kassan) может обанкрутиться, но об этом банкрутстве царь не может официально объявить.
Таким образом, речь идет о том, чтоб отменить весь бюджет на этот год, или же придется пополнить недостающее. Так как это нельзя сделать действительным взносом, то, по моему мнению, приходится достичь фразами и для чего можно бы например заявить требование к русской казне за то, что было выписано для армии».
Несмотря на это, наше правительство имело в виду получать с Финляндии известную сумму на дело её обороны. «При учинении расписания доходов и расходов» открыт был остаток «по тамошнему курсу» в 1.727.851 р. Остаток сей указом 20 июня 1810 г. Высочайше повелено было финляндскому генерал-губернатору, графу Ф. Штейнгелю, «причислить к государственному казначейству и по сему поводу сумма сия введена была в общую смету государственных доходов на 1811 г.». Сумма эта в действительности, не смотря на возникшую обширную переписку, не поступила в государственное казначейство, потому что была отчасти уже израсходована, отчасти разассигнована на различные другие надобности.
25 ноября 1811 г. Сперанский, вновь коснувшись этого вопроса, писал Ф. Штейнгелю: «Г. министр финансов, составляя ныне общую смету государственным доходам и расходам, на будущий 1812 г., отнесся ко мне с требованием сведения, какие остатки из финляндских доходов на будущий год могут быть обращены в государственное казначейство».
Как видно из журналов финляндской комиссии в Петербурге и из отношений к генерал-губернатору, Император Александр I очень был озабочен не только перечислением остатков финляндской казны в государственное казначейство, но вообще правильным контролем над финансовой частью Финляндии. И замечательно, что финляндские деятели того времени не усматривали в этом никакого нарушения их автономии.