Летом 1811 г., когда военный вопрос наиболее дебатировался, Аминов высказался в том смысле, что проекты по сему делу далеко еще не настолько подготовлены, чтобы им можно было дать дальнейшее движение. Мало того, Аминов настаивал на том, что весь вопрос поднят крайне несвоевременно по военным, политическим и экономическим причинам. Государь может, конечно, повелеть учредить милицию, но в таком случае будет нарушено то спокойствие, которое теперь господствует в крае. Аминов не ограничился этим и подал Монарху записку, в которой всеподданнейше доносил: «На подобный (милиционный) полк можно будет вполне положиться при нападении французов; но я думаю и опасаюсь, ибо я знаю тот еще не искорененный нрав у народа, что при нападении шведов на берега нашей страны вместо того, чтобы содействовать обороне, эти воинские части могут сделаться самым опасным врагом нашего правительства. Кроме того, в народе еще очень сильно предубеждение стать русским воином, что может иметь самые опасные последствия. Учреждение милиции в настоящее время, по моему убеждению, было бы и неполитично, и не по-военному». Далее Аминов пояснял, что Финляндии достаточно, если в ней, преимущественно в крепостях, будет расквартировано не более 6.000 человек русского войска. Наконец, Аминов высказался против необходимости Государю советоваться с сеймом по данному вопросу. Замечательно, что даже такой тонкий политик, как швед Эренстрём — друг Армфельта и Аминова, — и тот первоначально разделял мнение Аминова о ненужности созыва земских чинов для решения военного вопроса. Вообще взгляд ген.-майора Аминова на представительный образ правления в Финляндии сильно огорчил его биографа, который прибавляет, что лучше было бы для его славы, если бы письмо к Монарху осталось не отосланным. Впоследствии и Аминов, и Эренстрём изменили свои воззрения, причем первый находил, что сейм непременно должен высказаться по делу и установить экономическую сторону вопроса.
По поводу встреченных в Петербурге препятствий Армфельт писал Фр. Шернвалю 5-го ноября 1811 г.: «Я нашел Его Величество сильно предубежденным против всякой возможности сформирования в настоящее время милиции, в виду большего неудовольствия, которое оно может причинить, а также в виду опасения отказа и пр... Если не очень ошибаюсь, то, мне кажется, я узнаю здесь нашего патриота-епископа (Тенгстрёма), но это подозрение пусть остается между нами. Чтобы совершеннее характеризовать нашего Монарха, я передам сущность последних минут нашего разговора. После того как мною были приведены многие доводы в доказательство, что во всем проекте нет ничего, что могло бы вызвать со стороны Государя отказ или недоверие, ответ Его Величества был приблизительно такой: «Слушайте! Хорошо поразмыслив об этом, я (нахожу, что) имею довольно войск, лишь бы они были хорошо ведены. Зачем же возбуждать неудовольствия или причинять затруднения народу, которому нужно оправиться после войны? Зачем мне подвергать себя отказу, если бы я посоветовался с народом, или порицанию и недоверию, если бы я захотел воздействовать на него мерами произвольными? Нет, лучше отложим все это, и будем думать о всех возможных способах сделать народ счастливым... Я буду вполне счастлив дать гражданское существование вашим бедным соотечественникам старой Финляндии, настоящая судьба которых не может не быть тревожной для жителей новой Финляндии. Вот как я смотрю на вещи; одобряете ли вы меня»? Истинно тронутый образом мыслей Государя и выражениями, в которых он высказался, я выразил ему все, что в подобных случаях может быть сказано, естественно сожалея о недоверии к нашему патриотизму, так же как о судьбе той части нашей молодежи, которая, имея склонность к военной службе, еще боялась поступать в русские войска. На это Его Величество предложил мне сформировать один наемный полк в четырех-батальонном составе, с двойным числом младших офицеров. Я сказал, что это годилось бы разве на последний конец, и то встретило бы затруднения большие, чем можно было бы ожидать. На этом все тогда и остановилось». Государя видимо озабочивала мысль, что при недовольстве финнов русским правительством их национальные вооруженные силы могли иметь опасные последствия. Финляндия оставалась тогда без собственного войска.
Но когда волны наполеоновских войск перекатили границу России, и началась титаническая борьба народов, потребовавшая напряжения всех вооруженных сил России, то наше правительство естественно обратило внимание и на Финляндию. Да и сами финляндцы, напр. Армфельт, находили недостойным их нации оставаться безучастным зрителем войны с французским угнетателем.
В это время появилась идея создания нескольких вербованных пехотных полков на добровольные пожертвования.
Вероятно предполагали, что не встретится особенного затруднения собрать большую часть бывших офицеров и солдат распущенного после Фридрихсгамского мира финского войска.