История Финляндии. Время императора Александра I

Нельзя упускать из вида, что по мере того, как открывались планы императора по отношению к Польше, росла русская и иностранная оппозиция. Многие выдающиеся политические деятели предупреждали Александра I о рискованности его намерений. — Большинство их в присоединении Польши и даровании ей конституции видело ошибку со стороны Императора Александра и источник многих бедствий в будущем. «Восстановление царства Польского, — говорит современник, — было ничем иным, как сооружением нового горнила мятежей и смут». В 1813 году Новосильцев подал записку об организации Варшавского герцогства, находя конституцию совершенно нежелательной. В 1814 году B. С. Ланской высказался против конституционной и автономной Польши. Великий Князь Константин Павлович не признавал пользы конституционного устройства Польши. — И. т. д. «Государь! Простите русскому, — писал B. С. Ланской, — открывающему перед тобой чувства свои. Если я не ошибаюсь, то в формируемом войске питаем мы змия, готового всегда излить на нас яд свой. Не имею другой цели в сем донесении, кроме искреннего уверения, что ни в каком случае считать на поляков не можно». Польский писатель Мохнацкий также признал конституционное Польское Королевство «настоящей политической змеей за пазухой самодержавной России».

Еще определеннее говорили иностранные политики и дипломаты. «Все начала, — писал Штейн в записке, поданной императору Александру, — входящие в характер свободной нации: чистота нравов, уважение к человечеству, холодный рассудок, просвещение; все учреждения, долженствующие лежать в основе конституции: среднее сословие, городские и общинные учреждения — им (полякам) неизвестны. Все заставляет опасаться, чтобы свобода, к которой эта нация вовсе не приготовлена, не сделалась бедствием для нее самой, для её соседей и для державы, с коею она должна остаться неразрывной». Штейн предлагал дать полякам такие политические учреждения, которые бы обеспечивали им участие в самоуправлении, охранили бы их от угнетений, поддержали бы общественное мнение и дали бы пищу их деятельности. Учреждение земских областных чинов в каждой польской провинции послужило бы обеспечением полякам личной свободы, собственности, участие во внутреннем управлении и дало бы средства к развитию в народе нравственных и умственных сил.

— Почему же вы, — спрашивал Император Александр Штейна, — изъявляя постоянно либеральные идеи, предлагаете мне совершенно противное?

— Опасаюсь, чтобы Польша не сделалась для вас источником неприятностей.

«Эта знать, — говорил Каподистрия Императору Александру про польскую аристократию, — по своему своекорыстию, буйству и вековой вражде к России, никогда не оценит ваших пожертвований».

Особого внимания заслуживают мысли нашего дипломата Поццо-ди-Борго в виду того, что они, — хотя и высказанные по поводу дел Польши, — удивительно применимы к Финляндии. Присоединение Финляндии и все, что делалось в ней в первое время, прошло почти незамеченным при шуме громких дел Наполеона, поэтому русские мало отозвались на её события. Но ко времени Варшавских дней русские успели собраться с мыслями и высказались уже весьма определенно не в пользу своего Монарха, носившегося с изумительными планами о раздроблении унаследованной им Империи. «Создавать, — писал пророчески Поццо-ди-Борго Императору Александру, — всеобщие и постоянные интересы против себя есть великая политическая ошибка. Возможно ли предполагать, чтобы Ваше Величество могли желать чего-нибудь, что противоречило бы интересам Вашей нации, которую сами же Вы так возвеличили, открыли ей тайну её могущества и сделали ее господствующею в Европе?.. Разрушение Польши, как политической державы, составляет почти всю новейшую историю России. Титул Короля польского никогда не может симпатизировать титулу Императора и Самодержца всей России. Эти две квалификации никогда не могут слиться вместе; они означают вещи и предполагают обязанности до того различные, что один и тот же Государь не мог соединить их в себе, не возбуждая недовольства в той или другой нации или, быть может, в обеих. Каковы бы ни были вначале мотивы и цели завоеваний, но если раз завоевания совершились и всеми признаны, то сохранение оных есть уже совершенная необходимость, особенно, если, по свойствам и важности этих завоеваний, они входили в систему основной политики государства, завоевавшего страну. Польские владения, присоединенные к России, находятся, по моему мнению, именно в этом положении. Отделить их какою-нибудь минутною мерою значило бы подвергнуть весь состав и экономию государства гибельным переменам и возбудить нравственную оппозицию и разделение мнений, весьма вредных и одинаково опасных для обеих наций...