Размышляя об этом событии, ум с трудом постигает возможность отделения, одним простым актом, стольких провинций от общей администрации империи для того, чтоб образовать из них фактически независимое государство, которое управлялось бы, по взаимному с ним соглашению, системой свободных учреждений, само вотировало бы налоги, разрешало бы их употребление и могло бы создать свою армию, между тем как сами завоеватели были бы вынуждены удалиться и присутствовать простыми зрителями при этой революции; трудно постигнуть, каким образом все это может совершиться, без того, чтоб отсюда не возникло злоупотреблений со стороны новых отпущенников и негодования в старых подданных. Такой контраст был бы опасен во всяком случае; но опасность эта значительно возрастает вследствие резкого различия, которое установится в положении русских и поляков с точки зрения конституционной. Первые, сознавая свою силу и будучи действительно сильны, будут обречены на положение пассивное, тогда как вторые, будучи слабы и занимая положение сравнительно низшее, будут управляться свободно. Присоедините к этому высокомерие торжествующего тщеславия над величием оскорбленного права, и картина будет окончена.
Легко может быть, что Ваше Величество, в цвете лет венчанные величайшими успехами и во главе Европы, будете в состоянии Вашим влиянием и твердостью сдержать движения, которые могли бы возникнуть против этого нового порядка вещей; но сдержать не значит погасить, и предполагая интересы и страсти двигателями сих предприятий, зародыши смут будут возрастать непрерывно и будут воспроизводить те же самые действия при каждом из случаев, которые не могут не представиться в ходе дел человеческих...
Я слишком далек от меры желать увеличения бедствия поляков ничем не извиняемою жестокостью. Но вопрос не в том, следует ли оказать полякам всевозможное добро: каждый честный человек разделяет это желание; истинная задача для государственного ума заключается в комбинации мер благодетельных для Польши с общим интересом и безопасностью империи Вашего Величества. В глубоком убеждении, что предлагаемый поляками план вредит и тому и другому, я высказал здесь свои мнения».
Императору Александру и его преемникам скоро пришлось сознать справедливость глубоко продуманного мнения Поццо-ди-Борго[28]
; но во время Венского конгресса разубедить его было невозможно. Вопреки всем подобным предостережениям, Польша 15 — 27 ноября 1815 года получила конституцию, ее сделали королевством, ей дали свою национальную армию. Корона Польши была наследственна по законам Империи; на время отсутствия Царя назначался наместник. Трактаты мог заключать только Император России. Все дела велись на польском языке. Сейм состоял из двух камер. Государственный Совет образовался из пяти министров и государственных советников.«Нельзя ли, — говорил князь Адам Чарторыйский Императору, — иметь в главной Вашей квартире постоянно какого-нибудь поляка, который был бы, так сказать, адвокатом, представителем своей нации, и которому поручено было бы заведывание делами, касающимися его страны?» И по конституции Польши создался особый статс-секретариат в Петербурге, наподобие комиссии Финляндских дел.
15-го марта 1818 г. Государь лично открыл сейм тронною речью, преисполненною благосклонности к польскому народу и сочувствием конституционному порядку. Государь сказал: «Образование (organisation), существовавшее в вашем крае, дозволило мне ввести немедленно, то, которое Я вам даровал, руководствуясь правилами законосвободных учреждений, бывших непрестанно предметом Моих помышлений, и которых спасительное влияние, надеюсь Я, при помощи Божией, распространить и на все страны, Провидением попечению моему вверенные. Таким образом, вы мне подали средство явить моему отечеству то, что Я уже с давних лет ему приуготовляю, и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости. Поляки!.. восстановление ваше определено торжественными договорами. Оно освящено законоположительной хартией... Представители Царства Польского!.. Вы призваны дать великий пример Европе, устремляющей на вас свои взоры. Докажите своим современникам, что законносвободные постановления, коих священные начала смешивают с разрушительным течением, угрожавшим в наше время бедственным падением общественного устройства, не суть мечта опасная, но что, напротив, таковые постановления, когда приводятся в исполнение по правоте сердца и направляются с чистым намерением для достижения полезной и спасительной для человечества цели, то совершенно согласуются с порядком, и общим содействием утверждают истинное благосостояние народа».
В России речь Государя впервые появилась в «Спб. Ведомостях», 1818 г. Л? 226, в переводе с французского, сделанном князем П. Вяземским. Нужно заметить, что в речи этой слова constitution (конституция) и institutions liberales (либеральные учреждения) переведены самим Императором Александром, как «государственное уложение» и «законно-свободные учреждения».