В эпоху 1811 года Император Александр заявил генералу барону Армфельту: «Клянусь вам, что эти формы (правления) мне нравятся больше, чем то пользование свободной волей, в основе которого лежат лишь мои желания и которое предполагает в монархе такую степень совершенства, которая, увы, не существует в человечестве. Здесь (в Финляндии) я могу ошибаться лишь тогда, когда я этого именно хочу: мне открыты все способы узнать истину; там же (в России) вокруг меня одни сомнения и почти всегда привычки, берущие верх над законом... Подобные же мысли Государь высказал в 1812 г. Г-жа Сталь в сочинении «Десять лет изгнания» упоминает о своей беседе в Петербурге с Императором, который выражал убеждение, что судьба народов в продолжении веков отнюдь не должна зависеть от неограниченного произвола одного человека, существа ограниченного и преходящего, «но я еще, — продолжал Александр, не успел даровать России конституцию».
Еще в 1815 году ко всем дипломатическим миссиям России была отправлена циркулярная нота, в которой Император Александр I указывал на то, что лишь либеральный образ правления, с народным представительством, обеспечивает благоденствие государства.
Так говорил и действовал Государь, охваченный идеями Лагарпа и мечтами своей молодости, не помышлявший о невозможности осуществления планов своего «политического идеализма». Но, как известно, Император Александр I был очаровательной личностью, чрезвычайно величественной и в то же время очень сложной. Либерально-законные начинания у него сменялись введением военных поселений; после великого героического подвига освобождения народов от тирании Наполеона, греки, как бунтовщики, были предоставлены турецкому произволу; от плац-парадов делался переход к религиозному мистицизму, Сперанского и Лагарпа в его сердце вытеснил Аракчеев, которому, — как говорит Н. Шильдер, — Александр имел полное право писать: «Двадцать пять лет могли тебе доказать искреннюю мою привязанность к тебе, и что я не переменчив».
Долго и внимательно наблюдая Императора Александра I, генерал Михайловский-Данилевский не раз замечал, что Государь всегда помнил, что он рожден самодержцем и это глубокое монархическое самосознание никогда не покидало его. Михайловский-Данилевский находил во всех поступках Александра недостаток искренности: «все казалось личиною; по обыкновению своему, он был весел и разговорчив, много танцевал и обхождением своим хотел заставить, чтобы забыли сан; но... иногда блистало у него во взорах нечто такое, что ясно говорило, что он помнит в эту минуту, что рожден самодержцем». Вот тому несколько доказательств. Государь установил, что «власть сената ограничивается единою властью Императорского Величества; иной же высшей власти над собою не имеет». Случилось так, что доклад военного министра об обязательном 12-летнем сроке службы дворян унтер-офицерского звания прошел общее собрание сената и был утвержден; но затем сенатор граф Потоцкий подверг этот доклад критике, находя, что нарушены права дворянства, которые Император Александр I торжественно наименовал и удостоверил «коренным и непрелагаемым законом». Большинство сенаторов присоединилось к мнению графа Потоцкого. История эта кончилась, однако, тем, что сенату поставлено было на вид его вмешательство не в свое дело. H. С. Мордвинов очень любил рассказывать, что тогда, когда шла речь об организации министерств, Александр I настаивал на ответственности министров. «Но, Государь, — возразили ему, — если министр откажется контрассигновать указ Вашего Величества, то будет ли такой указ иметь обязательную силу без этой формальности». «Конечно, — отвечал Государь, — указ во всяком случае должен быть исполнен».