История Финляндии. Время императора Александра I

В 1803 г. Державин, докладывая Государю, высказывал при этом свои соображения. «Ты меня всегда хочешь учить; Я самодержавный Государь и так хочу», — заметил ему Александр I. Кн. Васильчиков, испросив высочайшее соизволение представиться Государю, стал говорить об одном деле; Александр, прервав его речь, спросил у него: «Кому, по его мнению, принадлежит законодательная власть в России?» И когда Васильчиков отвечал: «Без сомнения, Вашему Императорскому Величеству, как Самодержцу Империи», — тогда Государь, возвысив голос, сказал: «Так предоставьте же мне издавать те законы, которые я считаю наиболее полезными для моих подданных». В 1812 г. (17 марта) Император Александр I говорил де-Санглену: «Я спрашивал его (Сперанского), как он думает о предстоящей войне и участвовать ли мне в ней своим лицом. Он имел дерзость, описав мне все воинственные таланты Наполеона, советовать, чтобы, сложив все с себя, я собрал боярскую думу и предоставил ей вести отечественную войну. Но что же я такое? Разве нуль? Из этого я убеждаюсь, что он своими министерствами точно подкапывался под самодержавие, которого я не в праве сложить с себя самовольно к вреду моих наследников». Барон М. А. Корф, изучавший личность Александра I, тоже отмечает, что он по временам возвращался к самым крутым приемам самодержавия. Родясь в России, он был напитан русским воздухом самовластия и любил свободу более, как забаву ума.

Особенного внимания заслуживает то, что в числе охлаждавших привязанность Государя к конституционным учреждениям находился сам Лагарп. Ему, как мы уже видели, случилось, по окончании воспитания царственного ученика, вновь поселиться в Швейцарии и принять непосредственное участие в делах управления республикой. Повторяем, что там на практике он познал всю призрачность свободы народных собраний и отказался от многих своих теоретических умозаключений. Лагарп усмотрел величайшее благо в разумном самодержавии и теперь советы его сводились к одному основному началу — твердой и непоколебимой власти.

Во всяком случае, необходимо помнить, что царь конституционный в Польше и в Финляндии оставался самодержавным Императором в России, и естественно, что при борьбе свободы с властью он неизбежно становился на сторону самодержца. Такова психология человека.

Мало того, Польша и Финляндия были подчинены России. А из природы этого подчинения вытекало, что глава России по отношению к подчиненным частям Империи сохранял права её главы и полномочия главной части своего государства, и, конечно, пользовался этими правами и полномочиями.

Вот тому один яркий пример. Русская казна имела на финляндской территории стеклянный завод, во главе которого стоял русский титулярный советник Головачев. Он ударил однажды финского рабочего и был приговорен местным судом на год к тюремному заключению. Из рапорта графа Гурьева Государь узнал об этом и из Лайбаха, где он тогда находился, отправил Ребиндеру рескрипт, в котором говорилось:

«Не скрою от вас, барон, что этот рапорт меня очень удивил.

Не зная подробности дела, я воздерживаюсь высказать свое мнение о строгости самого наказания, но я не могу не обратить вашего внимания на то, что я крайне сомневаюсь в том, чтоб финское законодательство допускало приведение в исполнение приговоров, которые финские суды произносят относительно служащих чужих земель.

— «Если, напр., шведский, датский или иной иностранный служащий, проезжая по Финляндии, был осужден каким-нибудь судом, то я еще раз спрашиваю, может ли суд привести в исполнение свой приговор, без того, чтоб ранее уведомить то правительство, которому подвластен служащий. Если б русскому правительству было сообщено, что это должностное лицо провинилось против законов страны, то приведение в исполнение приговора не много бы задержалось, но внимание, которое следует оказывать соседним странам, особливо, когда они подвластны одному правительству, больше имело бы в виду свою собственную пользу.

Жду от вас более обстоятельного рапорта по этому неприятному делу, и если не имеется какого-либо серьезного обстоятельства, которого я даже и предвидеть не могу, то я желаю, чтоб упомянутое должностное лицо было отпущено на волю».

После доклада Ребиндера, Государь вновь писал к нему: «Сегодня я получил ваш рапорт по делу о титулярном советнике Головачеве. Я остаюсь при своем мнении, которое я вам сообщил в моем последнем письме. Внимание, какое соседние страны должны оказывать друг другу, требовало, чтоб финские власти до приведения приговора в исполнение уведомили те русские власти, которым это должностное лицо подчинено. Без сомнения не поступили бы так, если б шведский служащий провинился. Тем более оснований было оказать такое же внимание русскому служащему.

Поручаю вам передать мое мнение кому следует, дабы названное лицо было освобождено».

Очевидно, что в данном случае Александр I действовал не как Великий Князь Финляндский, а как Император Всероссийский, признававший, что его самодержавная власть распространялась на все части державы, подчиненные его скипетру.