«Из всего, — говорит Л. И. Рунич, — что было предпринято в России в продолжении 25 лет царствования Александра, почти ничего не укрепилось. То, что делалось в 1802 г., разрушилось в 1812 г. Принципы 1806 г. не были уже принципами 1816 г. То устраивали, то расстраивали. Одна система администрации сменялась другою. Сегодня были философами, завтра ханжами. Все зависело от двигателя, пускавшего в ход машину», а он соткан был из противоречий. Александру, по словам Меттерниха, нужно было два года для развития мысли, которая на третий год получала характер некоторой системы, на четвертый — система менялась, а на пятый — к ней охладевали, и она, оставлялась, как негодная. В доказательство справедливости своих слов Меттерних приводит следующее: «Первое мое соприкосновение с Императором Александром случилось во время моего пребывания в Берлине в 1805 г. Тогда нашел я его либеральным в обширном смысле слова и ожесточенным врагом Бонапарта. Он выражал ненависть к нему, как к деспоту и завоевателю, а в 1808 г. он почувствовал уже особенное расположение к французскому императору. В 1812 г. чувства его снова переменились. Если бы даже Наполеон и не воевал с Россией, то все-таки расположение к нему Александра уничтожилось бы: прежние идеи филантропии и свободомыслия не только преобладали над его умом, но даже возгорелись снова. В 1814 г. они достигли высшей степени своего развития. В 1815 г. они уступили место мистицизму. В 1817 г. это новое направление его духа претерпело большую перемену. В 1818 г. я встретил Императора уже горячим приверженцем монархического и консервативного принципов и явным врагом всякого революционного направления и готовым вернуться на путь религиозного мистицизма. С этим направлением он оставался непоколебимым до 1823 г.».
Отсутствие правдивости и прямодушия сознают в нем самые его горячие панегиристы, вроде, например, англичанина Алисона. Расследованиями Великого Князя Николая Михайловича установлено, что помимо своего министра иностранных дел, Александр I вел свою политику, скрывая ряд действий от избранного и доверенного лица; Государь часто подчинял себя подобной двойной игре.
На настоящую борьбу Императора Александра I хватало лишь в знаменательную эпоху отечественной войны., закончившуюся низвержением Наполеона. В эту пору Александр I, действительно, проявил необходимую силу воли, последовательность, твердость характера. Здесь не было колебаний и какой успех, и какая слава увенчали его на вечные времена!
«С Тропавского конгресса, — свидетельствует князь П. А. Вяземский — решительно начинается новая эра в уме Императора Александра и в политике Европы. Он отрекся от прежних своих мыслей; разумеется, пример его обратил многих».
Н. Тургенев, читая в 1816 г., за границей, «De l’Allemagne» г-жи Сталь и её разбор дон-Карлоса Шиллера, остановился на том месте, где маркиз Поза просит Елизавету напомнить дон-Карлосу, когда он достигнет зрелого возраста, о планах, которые они вместе составляли, о том, что нужно уважать мечты молодости. «Я дорого бы заплатил, — замечает по этому поводу Тургенев, — если бы кто-нибудь с добрым намерением показал это место Императору Александру».
Итак, в образе мыслей и действий Александра наблюдается постоянная неустойчивость, постоянные переходы от одного взгляда и одной системы к другому взгляду и другой системе. Под влиянием зоркой своей мнительности он никому вполне не доверялся.
Граф Лафероне писал: «Всякий день более и более затрудняюсь понять и узнать характер Императора Александра». Шведский государственный советник, а потом посол в Париже, Лагербиельке, говорил, что «в политике своей русский монарх был тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская».