История Финляндии. Время императора Александра I

Несомненно, что всему этому существуют объяснения. Если «характер Александра I отличался двойственностью, неуверенностью, то, — заявлял Пыпин, — значительная доля этой двойственности должна быть приписана и тем трудным положениям, какие ставила ему сама жизнь». «Характер Александра I, — говорит наш знаменитый историк C. М. Соловьев, — понес на себе верное влияние той обстановки, среди которой он вырос, и времени, требовавшего неблагодарной политики соглашения и примирения, а приходилось соглашать и примирять такие течения, которые взаимно исключали друг друга». Александр сделался жертвой того перелома в духовной жизни человечества, которым ознаменовался переход XVIII века к XIX-му. Он подпал влиянию двух различных мировоззрений, которые лишили его личность определенности и внутренней цельности. «Гервинус, один из самых умных и строгих историков, признает, что трудности положения Александра I были таковы, что пришлись бы не под силу и человеку с гораздо большим запасом нравственной энергии». Все это, конечно, верно. Нельзя забывать, что Александру Павловичу пришлось расти в то время, когда, между дворами Петербургским и Гатчинским происходила постоянная вражда. Он отторгнут был от своей матери властной рукой Екатерины II. Он должен был повиноваться двум всегда противоположным требованиям отца и бабки. Он сделался прихотью последней, которая, при всем своем уме, никогда не подумала о последствиях своих распоряжений. Екатерина II испортила его воспитание, она разбила его молодость, она приготовила его будущность. «Мое и брата моего Константина воспитание, — сказал Государь Софье Владимировне Строгоновой, — было худо налажено».

Но при всем том у Александра I преобладали поза и фраза. Человек, близко стоявший к Государю, князь Адам Чарторыйский, оставил следующую замечательную характеристику Александра I: «Великие помыслы об общем благе, великодушные чувства, желание принести им в жертву собственные удобства и часть своей власти, отказаться, наконец, от неограниченного могущества, дабы тем вернее обеспечить в будущем счастье людей, подчиненных его воле, все это некогда искренно занимало Императора; все это продолжало занимать его и теперь; но это был юношеский порыв, а не твердое решение зрелого человека. Император любил наружные формы свободы, подобно тому, как увлекаются зрелищами. Ему нравился призрак свободного правительства, и он хвастался им, но он домогался одних форм и наружного вида, не допуская обращения их в действительность; одним словом, он охотно даровал бы свободу всему миру при том условии, чтобы все добровольно подчинялись исключительно его воле». В этих чертах, нам кажется, кроется самая верная оценка личности великого Государя начала прошлого века. В мемуарах графини Потоцкой сказано: «Конституционное правление, вроде того, какое существовало в Англии, было в одно время мечтой Александра I, и он играл в конституцию, как дети играют в жмурки». Ф. Вигель также находил, что «Александр любил свободу, как забаву ума, в жилах же его текло властолюбие».

С характеристикой, сделанной князем Адамом Чарторыйским, поразительно совпадают мысли Александра I на конституцию, записанные со слов Сперанского, его другом Цейером (стр. 227 сей книги). Никто другой, а именно Александр Павлович додумался до кажущихся конституционных форм. Очевидно, что ему особенно по душе приходились декорации представительного образа правления, и потому он так охотно красовался на сеймах в Борго и Варшаве, отнюдь не желая допустить серьезного ограничения своей самодержавной власти.

Император очень увлекался красивыми либеральными фразами, и чем они были неопределеннее, тем более ему нравились, потому что он мог удобнее принаравливать их к своим мечтам, которые также отличались неопределенностью. Ему нравились резкие либеральные выражения и даже лесть под личиной служения благу человечества.

Волконский сообщает, что даже из религиозного обряда царь любил делать, «как бы сказать, театральное, вахт-парадное представление».

«От Карамзинских воспоминаний, — говорит князь В. Мещерский, — у меня составилось такое представление об Императоре Александре I, что первой его заботой было нравиться и производить хорошее впечатление, и затем, что любезность он ставил выше искренности». «Это сущий прельститель», — отзывался об Александре I Сперанский; «это византийский грек XIX столетия» — говорил о нем Наполеон.

Александр I имел способность мгновенно изменять физиономию и переходить от одного душевного состояния к противоположному. Это было в царскосельском саду; дама слышит ужасно гневный голос и затем видит страшное лицо Александра, так оно было искажено гневом: он бранил садовника за листья на дорожке; но едва он увидел идущую по алее даму, он вдруг преобразился в очаровательного и прелестного Александра I, улыбка сияла на лице, и он подошел к ней с ласковым приветом. Только раз она видела его страшным и ужасным, и всегда, за исключением этого раза, обворожительным.